Валерий Воскобойников - Утренние колокола. Роман-хроника

«Я счастлив тем, что в настоящее время один из самых выдающихся философских умов Германии взялся за перо, чтобы написать обширный труд о жизни английских рабочих; это будет труд неоценимого значения. Во всяком случае, этот писатель лучше меня сумеет представить отдельные факты в их истинном свете; благодаря длительному пребыванию в Манчестере – колыбели пролетариата – он имел гораздо больше случаев изучать рабочих, чем я…».

Весной 1843 года Михаил Бакунин попал в безвыходное положение.

Литературные заработки он презирал издавна.

– Распространение идей и убеждений должно быть культом, и разве не рискуешь принизить этот культ, делая его единственным средством существования, – говорил он еще в России.

Но другого труда он не знал.

Три года назад Герцен и Огарев помогли ему уехать в Германию. В Берлине, в Дрездене чаще он был с Иваном Сергеевичем Тургеневым. Занимать у них деньги можно было не задумываясь – все они были людьми богатыми и притом слегка стеснялись своего богатства, потому что оно обеспечивалось трудом крепостных крестьян.

Уезжая в Россию, Тургенев пообещал прислать Бакунину из Петербурга столько денег, сколько потребуется. А требовалось Бакунину немного – был он неприхотлив, иногда питался водой да хлебом. А если у него самого какой-нибудь даже едва знакомый просил взаймы, он немедленно выворачивал карманы и отдавал тому знакомому все, что было. В результате иногда получалось так, что и ужинать было нечем. Тогда Бакунин набивал трубку, приближал книгу и читал ее до утра. А там, с новым днем можно было и перекусить у кого-нибудь.

В начале зимы 1843 года Бакунин вместе с Гервегом переехал в Швейцарию, в Цюрих.

Здесь его познакомили с бывшим портным, который организовывал общины из ремесленников и призывал жить по справедливости. Портной был так беден, что свою книгу набирал и печатал сам. Книга называлась «Гарантии гармонии и свободы». Портного звали Вейтлинг.

– Тот самый Вейтлинг, о котором сейчас в Европе столько разговаривают! – удивился Бакунин.

– Господа любят поговорить о новеньком, вот и разговаривают, – ответил портной.

Вейтлинг, человек с тяжелыми руками и грубоватым лицом простолюдина, показался Бакунину мудрым и свежим, хотя и необразованным, не то что берлинские приват-доценты, любое дело уводящие в теоретические рассуждения. Энергичный, защищающий свои убеждения со святой серьезностью, Вейтлинг часто к нему заходил, и они вместе отправлялись гулять. Вейтлинг рассказывал ему о работниках, которых он объединил в коммуны, об их труде, надеждах, увеселениях.

– Самое главное – работник в наших общинах превращается в нравственного человека, – говорил Вейтлинг. – Нашего ремесленника никогда не увидишь пьяным или замешанным в драке. Парень из нашего общества скорее умрет от голода, чем станет попрошайничать. Я знал ремесленников, которые несколько месяцев позволяли себе спать всего четыре-пять часов в сутки, чтобы без ущерба для своего необходимого ремесла отдаваться общему делу. Я знал ремесленников, которые по малейшему знаку собирали свои пожитки, отказывались от своего заработка и часто по тридцать часов шли наудачу на новые места, где их присутствие было полезнее.

– Вы смотрите на дело со стороны практической, – говорил Бакунин. – Я же в коммунизме вижу юную, стихийную, себя еще не знающую силу, призванную или обновить или разрушить вконец западные государства. Вы посмотрите, в любой стране, везде видишь дряхлость, слабость, безверие и разврат, происходящий от безверия. Начиная с самого верха общественной лестницы ни один человек не имеет веры в свое призвание и право; все шарлатанят друг перед другом…

Из книги Вейтлинга Бакунин выписал несколько цитат. Особенно ему понравились строки о будущем обществе:

«Совершенное общество не имеет руководства, а имеет только управление, не имеет законов, а имеет обязанности, не имеет кар, а имеет средства исправления».

Жил Бакунин на деньги, которые ему ссудил Руге.

– Занимайте у меня не стесняясь, дорогой друг, – говорил Руге, – я не отношусь к тем филистерам, которые живут, вцепившись в свой кошелек.

Бакунин снял небольшую квартирку на самом берегу Цюрихского озера. Сидя у окна он видел озеро и горы, покрытые снегом. В квартире было все, необходимое для умственных занятий: шкаф с книгами, хорошая теплая печка, два больших высоких окна, широкий, длинный и мягкий диван с подушками у самого окна, круглый стол у дивана, бюро, стол для кушанья.

И так приятно было лежать целыми часами на диване и смотреть через окна на горы, освещенные заходящим солнцем. Хорошо было гулять вдоль озера с умными приятными людьми – кругом тепло, зеленая трава и желтые подснежники, а в России-то сейчас самые морозы, бураны, тулупы. Как хорошо говорил этот бывший портной о слиянии христианства и нового общества. Бакунин запомнил его мысли специально для письма сестрам:

«…Великие таинства человечности, которые были открыты нам христианством, которые были для нас сохранены им, несмотря на все его заблуждения, в качестве священного мистического сокровища, все эти глубокие и простые таинства вечной жизни будут отныне осязательной, реальной присутствующей истиной».

– Ведь коммунизм – он же проповедовался Христом, – говорил Вейтлинг. – Это так просто… И как жаль, что людям пришлось затратить много веков, чтобы вернуться к первым христианским общинам. Да-да, посмотрите, как общаются мои ученики, на их общие трапезы, и вы скажете, что они были уже у ранних христиан и описаны апостолом Павлом.

– А ведь и правда это так! – удивлялся Бакунин.

– Я пишу сейчас книгу и думаю, что для победы коммунизма нужен новый Мессия, новый Христос.

«А может быть, он и есть Мессия, – думал Бакунин, шагая рядом с Вейтлингом. – Христос был сыном простого плотника, а Вейтлинг – портным. Тогда кто же я? Неужели я – апостол, и история следующих веков напишет мое имя, как имена христовых соратников!»

Вечерами Бакунин читал Жорж Занд. И ни один поэт, ни один философ не был ему так симпатичен, как эта писательница.

«Она обладает способностью открывать мне глаза на все мои недостатки, на все слабости моего сердца, не удручая и не подавляя меня, – писал он сестрам. – Наоборот, она при этом пробуждает во мне чувство достоинства, показывая наличие во мне сил и средств, каких я до того сам в себе не сознавал».

Шел апрель. Воздух кругом был теплый и радостный. Бакунин собирался погостить у знакомых итальянцев на их вилле, на острове Святого Петра, посередине Бьеньского озера…

И внезапно пришло письмо от Руге из Дрездена. Руге сообщал, что Тургенев в Петербурге не смог оплатить долги Бакунина.