Валерий Воскобойников - Утренние колокола. Роман-хроника

Ленхен выставила на стол вареную картошку, нарезала хлеб, все сели вокруг стола и тут же в квартиру, не постучавшись, вошел Виллих.

Энгельс не видел Виллиха со времен Швейцарии. Там Виллих порядком надоел ему, потому что был из тех людей, с кем хорошо воевать, но кого трудно терпеть в мирной жизни.

– Иду мимо, едой пахнет. Смотрю, а дверь не заперта, – объяснил Виллих. – Ага, и ты наконец прибыл! – обрадовался он Энгельсу. – Сейчас Ленхен меня покормит, что ты там приготовила? А потом обсудим, когда поднимем новую бучу и где станем высаживаться. Теперь у нас есть опыт. Я думаю, через месяц в Берлин мы войдем.

– Виллих, дорогой, вы рассуждаете, как мальчишка, – попробовала его урезонить Женни. – В Германии свирепствуют военно-полевые суды; Бакунина и того, говорят, дважды приговорили к расстрелу; буржуа обделывают свои делишки, и начался новый промышленный подъем…

– Ну-ну, Женни, – благодушно перебил ее Виллих, – женщины, кормящие грудью ребенка, еще никогда не поднимали боевого духа у своих мужей. Ну а вы-то, Энгельс, готовы?

Маркс сидел нахмурившись. Дети слишком уж быстро съели небольшие картофелины, которые им положила Ленхен, и теперь тарелки перед ними были пусты. Конечно, не зайди так неожиданно Виллих, им досталось бы больше. Другой еды в доме не было, а мясник не отпускал уже несколько дней.

– Мне сегодня снова негде ночевать, так что я останусь у вас, – объявил Виллих.

– Можно подумать, что это – впервые, господин Виллих. Ваша постель не успела по вам соскучиться. – И Ленхен показала на угол в маленькой комнатушке.

– Мы еще не кончили свой спор с Марксом о коммунизме, – проговорил Виллих, проглатывая остатки еды.

– Не трогайте моего мужа, ему надо работать, – полушутя, но строго проговорила Женни.

– Поспорьте-ка о коммунизме со мной, – вступилась Ленхен. – Доктору Марксу надо серьезно думать. А я буду стирать и послушаю ваши рассуждения. Я их уж не раз слушала, так что привыкла.

Энгельс вспомнил, как Виллих мучил его пустыми разговорами в Швейцарии.

– Правда, Виллих, занялись бы вы каким-нибудь делом, – не удержался он.

– Так ведь нет его – дела! Мое дело воевать. Начнется где революция, я буду там. Вы час назад прибыли и не знаете здешнего ужаса… Ленхен, сколько человек ночевало у вас позавчера?

– Да пятеро кроме наших. Поместились едва-едва, все лежали на полу.

– А перед этим они неделю спали на уличных скамьях, и это в ноябре! И несколько дней не ели. Хорошие, боевые парни. Языка не знают, образованности нет, работу им не дают. В Лондоне сейчас эмигранты со всей Европы. И каждый эмигрант хочет кушать и спать под крышей. Спасибо госпоже Женни и Ленхен. Не они – мои парни были бы уже мертвые. – На этот раз в словах Виллиха звучала искренняя горечь.

На оставшиеся деньги Энгельс в тот же вечер снял меблированную комнату неподалеку от Маркса, на Маклсфилд-стрит, в таком же ободранном доме. Эта улица была продолжением Дин-стрит.

Хозяйка, угрюмая старуха в засаленной одежде, шаркая ногами, повела его по шаткой скрипучей лестнице.

– Тоже эмигрант? – спросила она. – Сейчас одни эмигранты приезжают, и все без денег. У себя там набедокурили, а теперь бегут к нам. – Цену за убогую комнату она спросила такую, что в Германии за эти деньги можно было бы снять дом.

Пришлось заплатить, иначе тоже было бы негде ночевать.

Утром Энгельс пришел к Марксу и они договорились о продолжении «Новой рейнской газеты».

– Это будет журнал. Редактировать станем здесь, печатать в Гамбурге. Я очень на тебя рассчитываю.

Энгельс тут же сел писать «Призыв к подписке на акции». Вместе они составили «Извещение» о программе журнала. Деньги на журнал собрали друзья в Германии. Фрейлиграт, Вейдемейер, Лупус тоже обещали сотрудничать.

– Мы не просто редакторы, мы еще и конспираторы, – шутил Энгельс.

При германском посольстве в Англии был нанят большой штат шпионов. Следили за всеми, даже за Ленхен.

– Совсем обнаглели, – жаловалась она. – Сегодня иду к зеленщику, а за мной два типа. Нет, чтобы поухаживать за леди. Так один загородил дорогу, а другой нахально в корзину заглядывает. Я не выдержала, как шмякну корзиной по спине, и побежала.

Журнал перевозился для печати в Германию тайно, и шпики мечтали перехватить рукописи.

В первых трех номерах Энгельс напечатал работу «Германская кампания за имперскую конституцию» – об опереточной революции в Эльберфельде, Бадене и Пфальце, о тяжелых боях отряда Виллиха, о предательстве и трусости мелких буржуа.

«Статьи о Бадене не могли бы быть лучше, даже если бы я их сам написал. Это, конечно, высшая похвала, которой я могу наградить Энгельса», – шутил Веерт, когда прочитал журналы.

Для следующих выпусков Энгельс написал историческое исследование «Крестьянская война в Германии». Он сопоставил две войны – только что проигранную, революционную, и ту, что вели крестьяне более трехсот лет назад. В обеих войнах главные силы – рабочие и крестьяне – были преданы. Теперь Энгельс доказал, что крестьяне могут освободиться от угнетения только в союзе с пролетариатом.

Маркс в журналах напечатал работу «Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 год».

Они продолжали исследовать историю с партийных позиций научного коммунизма.

Коммунистические общины в Германии рассеялись. Связь со многими прервалась. Почти ежедневно Энгельс и Маркс писали письма членам Союза, посылали в Германию тайных эмиссаров, организовывали заново общины. Они составили специальное «Обращение Центрального комитета к Союзу коммунистов».

Новую революцию ждали все эмигранты. Пока, без работы, они собирались в дешевых пивнушках. Есть было нечего, спать – негде, занятий многие не нашли. Маркс, взвинченный, уходил из дома, и его провожали голодными глазами его дети. А шел он в Социал-демократический комитет помощи немецким эмигрантам и вместе с Энгельсом спасал от смерти революционных бойцов, их жен и детей. Сами члены комитета добровольно отказались от помощи. Маркс понес закладывать последнее старинное серебро, доставшееся Женни от шотландских родственников. Деньги были нужны немедленно.

– Кто вы? – спросил владелец лавки, удивленный несоответствием диковатого вида немецкого эмигранта и ценностью изделий.

– Я доктор философии Маркс.

– Вы такой же доктор философии, как я – супруг нашей королевы. Ни с места, милейший, я позову полисмена. Мне нет дела, где вы взяли это серебро, а полисмен – заинтересуется.

Хорошо, подошли знакомые и они подтвердили, что серебро принадлежит Марксу.

Энгельс был секретарем Комитета помощи. Рассылал письма, собирал пожертвования, печатал отчеты в демократических газетах.