Валерий Воскобойников - Утренние колокола. Роман-хроника

Наконец для бедствующих семей удалось организовать общежитие, столовую и мастерскую.

Вернулся в Лондон старинный друг Шаппер, и начались разногласия.

Виллих выступал на каждом заседании Центрального комитета.

– Мы зря время теряем! Вы, Маркс, доктор философии и не способны поднять немецкий народ на революцию. Я пошлю приказ выступать, и за мной пойдут сотни тысяч.

– Виллих, вы хороший военный, но пора понять, что революция не начинается по взмаху руки вождя. Для нее необходимы особые общественные условия, – пробовал объяснить Энгельс.

– В борьбе побеждает воля и натиск. Вы-то, Энгельс, должны это знать. Если мы займемся теориями, мы умрем, не дождавшись победы.

– Если вы поднимете несколько сот лучших из пролетариев, вы умрете не только сами, вы погубите передовых рабочих и тем отодвинете революцию еще дальше! – не удерживался Маркс.

– Я приготовил приказ вооруженным горожанам Кельна. Немедленно восстать, арестовать представителей власти, разбиться на роты и в каждой роте выбрать командира. А рассуждениями чаще прикрываются трусы. На днях я начну новую революцию. Шаппер, вы с кем?

– Я с вами, Виллих. – Шаппер смотрел растерянно на Маркса и Энгельса.

– То, что вы предлагаете, – опасная игра авантюристов, а не революция! – уже громче сказал Маркс.

– Маркс прав, а вы, Виллих и Шаппер, ведете ЦК к расколу, – вмешался другой член Центрального комитета, Шрамм. – Таким игрокам, как вы, не место в ЦК.

– Вы просто испугались, Маркс, и вся ваша шайка – тоже. Я знаю, что я сейчас сделаю… Трусов в бою пристреливают. Так вот, я вас вызываю на дуэль, Маркс, чтобы пристрелить, как труса!

– Сначала вы будете стреляться со мной, Виллих, – крикнул в ответ Шрамм, – вы клевещете на моих друзей и должны за это ответить!

– Да перестаньте! Шрамм, Виллих, это же глупо! – вмешался Энгельс. – Чешутся у вас руки – отколотите какого-нибудь шпика.

– Только сначала я пристрелю Шрамма, – Виллих вскочил, – меня еще никто не называл клеветником! Да и с вами я тоже не желаю иметь дела, Энгельс.

…Дуэль назначили на берегу моря под Антверпеном.

– Не хватает, чтобы этот пруссак Виллих и в самом деле убил Шрамма! – мучился Маркс.

Террорист, лихая голова, Бартелеми поехал на дуэль секундантом.

Через несколько дней поздно вечером он вернулся назад.

– Все кончено, пуля в голову, – объявил он мрачно и сразу вышел.

Молодой Либкнехт, который познакомился с Энгельсом в Швейцарии, бросился собирать членов ЦК.

В тот момент, когда они сошлись на квартире Маркса, чтобы обсудить, как быть после этой трагедии, дверь приоткрылась и вошел Шрамм.

Взгляд его был весел, голова забинтована.

В первую секунду все с изумлением уставились на него.

Первой нашлась Ленхен:

– Вовремя вернулись, Шрамм. У меня как раз подоспела картошка.

– Пуля слегка задела голову, но от контузии я потерял сознание, а два этих идиота решили, что я убит, и постарались быстрей скрыться. А я чувствую – что-то мокрое бьет мне в ухо. Открываю глаза: над головой звезды. Смотрю: лежу среди волн, на песке.

Сын Маркса, Гвидо, маленький Фоксик, как его звали в честь заговорщика Гая Фокса, постоянно болел. У него не было даже своей кроватки. Весь год его жизни Женни страдала за детей, за Маркса, мучилась от того, что не могла помочь голодным мужчинам, а если уделяла им кусок, то отрывала его от своих маленьких детей. С молоком матери эти страдания переходили к Фоксику, и он помногу плакал, корчась от боли.

У Маркса был готовый замысел большого труда по политической экономии, но написать его в этих условиях было невозможно.

Сам Энгельс подрабатывал случайными грошовыми заработками. Он прожил в Лондоне почти год, и постепенно родственники стали восстанавливать связи с ним. Сначала написала Мария. Она дипломатично спрашивала, не взялся бы он снова за коммерцию в том же манчестерском отделении фирмы. Потом написал и отец. В личном представителе у братьев Эрменов он нуждался по-прежнему.

Сначала это казалось немыслимым – вернуться к коммерции.

Но приходилось решаться. Только так он мог помочь Марксу продержаться до новой революции.

– Виллих, конечно, авантюрист, и жаль, что он сманил Шаппера. Но ведь наверняка года через два наступит новый промышленный кризис, а с ним и революционная ситуация, – утешал он себя и Маркса. – Год-два посижу в конторе.

В середине ноября он переехал в Манчестер.

– Пожалуй, этому переезду рада одна я, – сказала Мери, встретив его с поезда. – Я так устала мотаться взад-вперед и жить между двумя городами.

•

Маркс – Энгельсу

в Манчестер

Лондон, 19 ноября 1850 г.

Пишу тебе только несколько строк. Сегодня в 10 часов утра умернаш маленький заговорщик Фоксик – внезапно, во время одного из тех припадков конвульсий, которые у него часто бывали. Еще за несколько минут до этого он смеялся и шалил. Все это случилось совершенно неожиданно. Можешь себе представить, что здесь творится. Из-за твоего отсутствия как раз в данный момент мы чувствуем себя очень одинокими…

Если у тебя будет настроение, напиши несколько строк моей жене. Она совершенно вне себя».

Энгельс получил это письмо через два дня после переезда.

В тот вечер вместе с Мери и сестрой ее Лиззи он решил отметить свои тридцать лет…

День рождения получился печальным. Бутылка шампанского так и осталась невскрытой.

Надо было хоть как-то утешить Женни, и он немедленно сел за письмо. Первый денежный перевод – часть своего аванса за будущую работу в конторе – он уже отправил.

А утром Энгельс пошел в контору, в дом номер семь на Сузгейт Дин-стрит. Место было удобным – рядом находились ратуша и биржа. Этот деловой район города он подробно описал в «Положении рабочего класса». Тогда он был уверен, что с коммерцией кончено навсегда, а теперь возвращался в ту же контору.

Окна ее выходили на склад с пряжей. Их нельзя было открывать – жирная черная грязь просачивалась через любую щель. Стоило оставить на столе белый лист, как дня через два он уже был неприятным, грязным.

Энгельс назывался клерком-корреспондентом, генеральным ассистентом главы фирмы Готфрида Эрмена. С десяти утра он вел переговоры с агентами других фирм, изучал биржевые сводки и по поручению Эрмена делал операции на бирже, писал деловые письма в Америку, Индию и во все страны Европы, даже в Россию. Фабрики фирмы «Эрмен и Энгельс» делали, отбеливали и красили дешевые нитки, пряжу. Ее продукцию покупали везде.

Это была круговерть суетных дел. Не успевал он кончить переговоры с одним покупателем, его уже ждал другой, тут же надо было бежать на биржу, раскланиваясь с такими же, как он, коммерсантами и приказчиками. Он прибегал назад, и Готфрид Эрмен находил ему новые поручения, новые дела. Готфрид был сух и властен.