Владислав Микоша - Я останавливаю время

— Я многое видел и испытал — войну в Испании, войну Отечественную, но никогда ночью меня с постели не воровали!

Борис тихо говорил и все время оглядывался, будто нас могли подслушать. Моторы гудели, и я еле-еле слышал моего друга. Я, конечно, не сказал ему, что ко мне ночью уже приходили с Лубянки. И, слава богу, никуда не увели.

— Да, интересно, куда же мы летим? — вырвалось у меня.

— А, может быть, спросим у летчиков? — Борис явно волновался.

— Если хочешь — спрашивай, а я не буду. Нас же никто не спрашивал ни о чем… Скоро сами все узнаем. Потерпи!

Стало совсем светло. Впереди показалось море. Справа по борту проплыл Новороссийск, и вдруг самолет заложил крутой вираж влево от Новороссийска. Мы летим вдоль побережья в сторону Сочи.

— Ну, слава богу, не на Колыму! — Борис так махнул рукой, словно перекрестился.

Самолет, заложив над морем еще один вираж, пошел на посадку на Сочинский аэродром. Он очень маленький — в самом центре города, и я помню, во время войны на него могли приземлиться только пилоты высшего класса. Наш самолет, я думал, заденет колесами мост через Сочинку, но он мастерски — на три точки — приземлился. Не успел он остановиться, как к нему подкатил открытый «паккард». Мы с Борисом сразу узнали его: Его, «Папина» машина.

Летчики помогли нам выгрузиться, к нам подошел высокий майор:

— Майор Семин! В вашем распоряжении! — отрекомендовавшись, он помог нам разместить аппаратуру в своем «паккарде». Сел за руль, и мы не поехали, а полетели вдоль берега моря в сторону Гагр. Встречные и попутные машины, грузовики и легковые, стояли по обочине, а некоторые просто в кюветах. Многочисленная милиция по пути нашего следования стояла навытяжку — по стойке «смирно», и отдавала честь.

Ветер трепал волосы — скорость была за сто. Чуть сбавив ее, мы пронеслись через Гагры и, переехав несколько кур и гуся, помчались дальше. Вскоре за крутым поворотом блеснула бурная горная Бзыбь. Прошумел деревянный мост, нас обдало прохладой реки, и когда на развилке за мостом майор круто свернул с Сухумского шоссе налево в горы, и по левому берегу реки стал взбираться вверх, сомнений уже не было, куда мы мчимся.

— На озеро Рица?

— Да, на озеро Рица! — ответил майор, не оборачиваясь.

Крутые повороты следовали один за другим, визжали покрышки и время от времени скрипели тормоза, но скорость наш возница не снижал. Мы сидели, вцепившись обеими руками в поручни, чтобы не оказаться за бортом.

Озеро Рица — этот необыкновенной красоты уголок Кавказа очень любил Сталин. Поэтому район озера был закрытым для всех.

— Как думаешь, после съемок мы вернемся домой? — вдруг озабоченно тихо спросил меня Борись. На сердце залегла тревога. Майор Семин лихо подкатил нас к небольшой гостинице. Не успели мы выйти из машины, как нам навстречу вышел знакомый нам по съемкам в Кремле генерал-лейтенант.

— Власик! — успел мне шепнуть Борис.

Власик молча проводил нас до нашего жилья и вышел, оставив нас одних.

В номере с балкона открывался живописный вид на озеро, обрамленное вершинами снеговых гор.

Только через час после обеда появился генерал. Он протянул нам листок бумаги с написанным на машинке на обеих сторонах текстом.

— Вот по этому сценарию вы должны снять фильм. Ознакомьтесь, и завтра с утра приступайте к делу. Майор Семин с машиной в полном вашем распоряжении. Я лично буду помогать вам. Запишите мой телефон. Если что нужно — звоните!

Машинный текст во всю страницу и на полстраницы на обороте. Внизу под словами «озеро Рица, июнь 1952 года» стояла скромная подпись фиолетовыми чернилами — «И. Сталин». Это была живая подпись, не факсимиле. Я ее хорошо запомнил — точно такая же стояла на одном их трех дипломов лауреата Сталинской премии, которые я в свое время получил. Но подлинная подпись его была только на одном — за фильм об обороне Севастополя — «Черноморцы» в 1942 году. На остальных двух стояли факсимильные подписи.

Борис вслух, не торопясь, прочел весь текст. Он был точен, лаконичен. Автор знал и даже видел то, о чем писал. За каждой фразой был ясный образ, и его можно было представить на экране. Не берусь сейчас, после многолетнего перерыва, пересказать написанный им текст, но последняя фраза, кажется, выглядела так:

«Если сумеете выполнить все, что здесь перечислено, то может получиться нужный фильм, который откроет нашему народу один из самых замечательных по красоте уголков Советского Союза».

Все сводилось к тому, чтобы наш народ увидел и приобщился к необычной красоте озера, в голубом зеркале которого отражаются снеговые вершины Кавказских гор, высоченные стройные ели, самшит и красное дерево. Даже были перечислены сорта ценных пород деревьев и названия кавказских орхидей.

Не один раз мы прочли «Папин» сценарий в этот вечер. Мы отлично понимали, какая страшная ответственность легла на наши плечи. И теперь все наше будущее, сама жизнь зависела не только от нашего «таланта», но и от хорошего или плохого настроения нашего заказчика.

До полуночи мы составили на завтра съемочный план. Каждое слово и каждая фраза, написанные Им, были строго учтены и осмыслены. От рассвета до заката мы трудились, не чувствуя усталости.

Кончился наш запас цветной пленки в субботу вечером, и мы тут же об этом сообщили Власику.

В воскресенье рано утром в сопровождении солдата является Власик и вручает нам увесистый ящик.

— Вот вам ваша студия прислала все, что вы просили! Приступайте к съемкам.

Мы были поражены такой оперативностью. Это значило, что ночью на студии были вызваны люди и директор, открыт склад пленки, найдена нужная, и без всякой бумажной волокиты, самолетом в ту же ночь отправлена нам…

Не прошло и семи дней, как мы объявили об окончании съемки.

В Москве нас встретил министр кинематографии Иван Григорьевич Большаков и, выйдя из-за большого письменного стола навстречу, крепко пожал нам с Борисом руки. Такого с ним никогда не случалось. Была дана команда срочно делать фильм, а по ходу дела докладывать ему.

Фильм «Озеро Рица» был закончен в невиданно короткий срок. Мы с Макасеевым были авторами-операторами, монтировал режиссер Леонид Варламов. После просмотра Иван Григорьевич, поздравив с хорошей картиной, сказал:

— Здорово, ребята! На мой взгляд, все хорошо! Мне нравится, сейчас отправлю туда! На всякий пожарный случай оставьте ваши телефоны. Из Москвы никуда!

На другой день звонок. Звонит Большаков:

— Что вы там наснимали? Черт возьми! Немедленно ко мне! — короткие гудки не дали мне ответить. Моя рука, державшая трубку, плохо повиновалась, и я никак не мог положить ее на рычажок телефона.

На лестнице Комитета меня ждал Борис Макасеев с бледным испуганным лицом. Мы обменялись недоуменными взглядами и вошли в кабинет Большакова. Он сидел за столом и рукой прикрывал левый глаз. Мы все знали: если министр прикрывает левый глаз, значит, он в великом гневе.