Эрик Леннрут - Великая роль. Король Густав III, играющий самого себя

Нетрудно констатировать, во-первых, что конституция, набросанная Густавом, не продумана последовательно; во-вторых, что почти вся полнота власти переходит в королевские руки, несмотря на принципиальное учение о разделении властей и заботе о свободе, которая определена как сам фундамент здравой и приемлемой конституции. В ее написанном по-шведски черновике, датированном 15 ноября, имеется важное отличие от того текста, который был разработан для Модена. Один параграф гласит: «Сословиям государства принадлежит право определять размер повинностей и чрезвычайных налогов, а также принимать законы». Вычеркнутый параграф соответствует и законам природы по Мерсье, и принципу разделения законодательной и исполнительной власти, который Густав считал столь необходимым. Но во французском тексте совет, который был так крепко привязан к королю как его совещательный орган и который набирался из группы людей, избранных королем, получил и власть налогообложения, и законодательную; последнюю совместно с королем. Нелегко сказать, чем было вызвано это фундаментальное изменение; возможно, важную роль сыграла необходимость убедить посланника единовластного французского монарха. По-прежнему остается впечатление неуверенности Густава в этой его первой кризисной политической ситуации. Это впечатление усиливается его способом представления Модену конституционной истории Швеции в отдельном маленьком сочинении. Из старых шведских законов, которые надлежало восстановить, Густав недооценивал форму правления 1634 года, которая не была совсем временной, предназначенной лишь для периода опекунского правления, — и это несмотря на то, что Густав II Адольф и Аксель Уксеншерна всегда являлись для Густава примерами для подражания. Но форма правления 1634 года была слишком аристократической для Швеции именно в конце ноября 1768 года. Однако монархические мечтания взяли в молодом кронпринце верх.

Скоро окажется, что этим стремлениям не было большого простора. «Думаю, я должен известить Вас, — писал Густав 30 ноября Карлу Фредрику Шефферу, — что здесь пребывают в высшей степени необычном бездействии и что я очень удивлен тем, что французский министр не вдохновляет более душ; крайне необходим Ваш приезд сюда, дабы возвратить немножко жизненных сил во все умы. Никто не работает, включая графа Ферсена, который, кажется, более занят мадам Риббинг, нежели заботой о спасении государства». Шефферу придется оставить свое земледелие, он находится в таком же положении, как Квинкций Цинциннат, который бросил свой плуг, лишь когда должен был спасать государство. «Вы не менее добрый гражданин, чем он, а государство в большей опасности, а посему не сомневаюсь, что Вы приедете, и жду Вас возможно скорее». Царственный революционер с притязаниями на единовластие вдруг преобразился перед своим старым гувернером в нерешительного, но сведущего ученика.

Ферсен на самом деле не бездействовал — это он дергал за ниточки и возвращал к порядку тех политиков партии шляп, которые были готовы поддержать планы военного переворота. Без политической поддержки, за исключением узкого круга людей, близких ко двору, ни королевская семья, ни Моден не могли создать условий для переворота. Такой поддержкой стала собственная принципиальность — или неуклюжесть — совета колпаков, которая сыграла на руку их противникам, когда совет принял меры к подготовке судебного процесса против Каммар-коллегии, с которой находился в конфликте. То был вызов высшей бюрократии в правящих коллегиях, среди которой преобладали шляпы, и это заставило руководителей шляп действовать, дабы не утратить своей репутации как политического фактора власти. Но практические меры должны были исходить от короля. Согласно одному плану, предложенному Карлом Фредриком Шеффером, Адольф Фредрик должен был временно сложить с себя правление, чтобы принудить совет к созыву сословий. По конституции, непредвиденное отречение короля являлось поводом для выведения из употребления штемпеля с королевским факсимиле, что должно было бы придать силу закона решениям совета, даже если король воспротивится их проведению.

Адольфу Фредрику между тем могла быть доверена лишь пассивная роль — устроить сидячую забастовку и не дать совету колпаков уговорить себя. Активные действия с королевской стороны должны были быть произведены кронпринцем Густавом, и он, само собой разумеется, не дал бы шляпам политически использовать себя за просто так. 11 декабря в два часа дня он разразился воодушевленным письмом к Густаву Фредрику Синклеру, который был тогда главной фигурой в политических планах двора. Шифрованное письмо начиналось словами: «Час пробил». Надо действовать, более уже не советуясь с Ферсеном, пренебрегавшим всем из-за своей страсти к мадам Риббинг. Королева была более чем когда-либо одержима своими идеями, но ее удастся заставить отказаться от них. Херманссон, Стоккенстрём, Ерне и Шеффер составили бумагу, которую подписали, обязуясь отдать королю всю исполнительную власть, оставляя за сословиями только налоги и власть законодательную. Никто не должен соглашаться на революцию для введения самодержавия; сословия должны санкционировать перемены, а если этого не произойдет, положение королевской семьи станет еще более опасным. Королева должна уяснить, что если нынешний случай будет упущен, будет невозможно оправдаться перед потомками королевской семьи и перед всеми гражданами; сам же Густав должен будет уйти с общественной сцены. Далее Густав развивает план акции и прилагает к письму декларацию Адольфа Фредрика. Если по прошествии пятнадцати дней после отречения совет все еще не уступит, должно грянуть последнее сражение, то есть осуществится военный переворот, но в этом случае тоже нельзя не созвать сословия. Если придется оставить эти планы, то по крайней мере послужит утешением то, что все просвещенные и честные люди смогут увидеть, что Густав не мог сделать более того, что сделал.

Лувиса Ульрика уступила. Недатированное письмо Густава к ней, очевидно, написанное позднее в тот же день, 11 декабря, свидетельствует о том, что ситуация развивалась быстро. Теперь Густав посоветовался с Ферсеном, Шеффером, Хёпкеном и Тиласом; все они были согласны в том, что он должен отправиться в коллегии непосредственно после заседания совета, с тем чтобы они узнали о сложении королем с себя правления и считались с этим обстоятельством, Тилас добавил, что «это даст больше, чем появление короля в совете с целой ротой и со шпагой в руке». Густав рассказал, как он пытался убедить графа Хурна, одного из лидеров колпаков, поддержать короля в совете; вероятно, то была уступка вынашиваемым Лувисой Ульрикой планам взаимопонимания и согласия.