Эрик Леннрут - Великая роль. Король Густав III, играющий самого себя

Само по себе это скрытничание понять можно. Форма правления 1772 года не давала королю права начинать наступательную войну без одобрения сословий, но только оборонительную, а по опыту 1786 года созывать с этой целью сословия было последним, чего бы хотел Густав. В 1783 году командующим флотом был старый заговорщик, помогавший в 1772-м совершить государственный переворот, но так же, как ему, Густав не доверял Эренсвэрду — ни тогда, ни теперь. Поэтому неожиданное нападение с моря должно было в настолько большой степени, насколько это возможно, стать импровизацией, и обсуждения велись в узком кругу доверенных людей. Некоторым отличием сравнительно с 1783 годом является формализация, заключающаяся в том, что совещания в Хага протоколировались. За протоколы отвечал Толль — сначала он вел их собственноручно, потом рукой Вреде. Можно заподозрить, что ему хотелось зафиксировать на бумаге свою собственную роль, пренебрегая риском неприятных последствий.

Следующее совещание состоялось спустя неделю, 3 февраля. Тем временем от Нолькена из Лондона успели прийти две депеши, в них подчеркивалось желание лорда Кармартена, чтобы переговоры меду ним и Нолькеном достигли уровня «формальных и санкционированных обеими сторонами предложений». Английский двор должен получить полную ясность относительно шведских намерений; пока же соблюдалась строжайшая секретность. На совещании все разделили мнение о том, что Франция идет к вступлению в тройственный союз с Россией и Австрией, а переговоры Нолькена не сдвигаются с места. Это действительно предвещало беду, но позиция Кармартена оставалась позитивной.

На совещании 3 февраля Толль принялся делиться сомнениями. Нет уверенности в том, что Дания, несмотря ни на что, не вступит в войну. Фуража не хватает; оружие и другое необходимое к маю не успеет быть распределено. Россия, возможно, успеет приготовиться, и одно морское сражение окажется неизбежным, поскольку застать противника врасплох невозможно, если высаживаться на ингерманландский берег. Шведскому флоту надо бы суметь встретить русский на Балтике на пути в Средиземное море или дать ему туда пройти. Затем в июле можно сделать то, что невозможно в мае. Кроме того, летом турки обычно дерутся лучше всего.

На это Густав III привел несколько причин, в силу которых Дания будет сидеть тихо: давление со стороны Англии, доверие и честность кронпринца, а также страх кабинета министров перед войной. Естественно, что «быстрый и неожиданный успех, где бы он ни был достигнут, внушает уважение и сдерживает мероприятия, которые вообще-то легко можно было бы осуществить; его величество милостиво привел на сей счет несколько примеров из истории». Кроме того, после высадки флот может пойти на Данию, если она действительно вступит в войну. Густав посетовал, что прежде не разобрался с проблемой фуража; в таком случае, возможно, он вообще не согласился бы с английским трактатом. На удачу можно рассчитывать при раннем начале акции, промедление же затрудняет такие предприятия, если не делает их осуществление невозможным, «ибо подобное дело следует рассматривать как заговор, а относительно них история свидетельствует, что они непременно проваливаются, если их исполнение затягивается». Если русские узнают о подготовке трактата между Швецией и Англией, они разгадают намерения Густава. Существует опасность того, что Римская империя германской нации пойдет против Турции или что Турция заключит мир. Кроме того, русский флот в Средиземном море может нанести ущерб шведским судам.

Толль возразил, что между началом явных военных мероприятий и началом собственно войны пройдет никак не меньше пяти недель, а Руут подчеркнул, что для вооружения флота требуется 300 000 риксдалеров и что не следует делать что-либо, пока не будут получены деньги. Густав на это ответил, что «он все свои соображения основывал на уверенности в том, что трактат с Англией будет заключен», и, хотя считает его почти состоявшимся, хотел бы все же дождаться ратификации. Однако в конце концов он согласился отложить начало действий до июля. Толль «своей головой» поручился, что тогда фураж будет.

Все повторялось, как летом 1783 года. Как заметил Ингвар Андерссон, похоже, что Толль с самого начала был скептически настроен по отношению к предприятию, но выказывал притворный энтузиазм, дабы сохранять контроль над развитием событий, а потом стал чинить препятствия. Теперь его позиции были гораздо более прочными, чем пять лет тому назад, но ведь он сделал карьеру как любимец короля и зависел от его поддержки. Это сам Густав III с начала и до конца торопил с принятием решения о войне и требовал начать ее как можно скорее. Он знал, что то был «заговор», а не узаконенная война, и она для всех должна была стать сюрпризом. Да и его нервы не выдерживали никаких заминок.

20 февраля совещание в Хага утвердило детали плана нападения. Толль обрисовал сложную схему погрузки шведских войск на корабли в больших и малых гаванях от Стокгольма, Ваксхольма, Даларё и Вестероса до Симрисхамна и Истада с местом общего сбора у Свеаборга, где также должна погрузиться часть финской армии, чтобы принять участие в нападении с моря. Главный флот должен был встать на стоянку так, чтобы обеспечить безопасность собственную, а также свеаборгской гавани и иметь возможность препятствовать операциям русского флота; где именно — не сказано. Король, одобрив план, решил, что часть финской армии пойдет к Петербургу по суше, и это увеличит «нерешительность и страх» русских.

Тем временем зашаталась одна из самых существенных предпосылок всего планирования войны — надежда на альянс с Великобританией. Декабрьский оптимизм донесений Нолькена не был беспочвенным, поскольку британский кабинет министров всерьез работал над планом противопоставить внушающему опасения тройственному союзу Франции, Австрии и России североевропейский союз в составе Англии, Голландии, Швеции, Дании и Пруссии. Однако он столкнулся с решительным противодействием со стороны сильнейшей военной державы задуманного союза — Пруссии. Правящий министр Херцберг был погружен в разработку политического плана своего кабинета, состоявшего в прусском посредничестве в войне между Россией-Австрией против Турции, в результате осуществления которого державы должны были поделить между собой за счет Турции несколько территорий, с тем чтобы Пруссия получила Данциг и Торн с прилегающими областями, а Австрия вернула Галицию Польше. Поэтому Херцберг старался любой ценой избежать противостояния с Россией, а без Пруссии северные королевства как союзники имели для Великобритании лишь ограниченную значимость. К тому же по мере того как становилось все сомнительнее, что существующее между Францией и империями согласие приведет к созданию тройственного альянса, министры Уильяма Питта стали уходить от сближения с Швецией.