Эрик Леннрут - Великая роль. Король Густав III, играющий самого себя

8 февраля Густав Нолькен сообщил лорду Кармартену, что получил от Густава III надлежащие инструкции для заключения альянса. Лорд, проделав формальный уклончивый маневр, 12 февраля пошел на решительный разговор с Нолькеном. Кармартен сообщил, что его кабинет убедился в том, что вопрос о внушавшем опасения тройном альянсе больше не стоит на повестке дня, но Россия, настроенная против англо-шведского альянса, заключаемого за ее спиной, может быть им подтолкнута в объятия Франции. Посему правительство его величества британского короля не склонно вступать в подготавливаемый прежде альянс с Швецией, если Россия не будет в него принята как третья сторона.

Это был смертельный удар по шведско-английскому сближению. Не помогли и энергичные и красноречивые аргументы Нолькена, как написано в его докладе, против этой новой формы союза. Кармартен был по-прежнему любезен, но непоколебим.

Эта депеша Нолькена пришла в Стокгольм 9 марта, и на следующий день в Хага состоялось новое совещание. Король Густав истолковал дело так, что английский кабинет министров проявил к союзу неожиданное равнодушие, вероятно, по причине желания продвигаться вперед медленно, дабы не стимулировать заключение тройственного союза Франции, Австрии и России. Это непостижимо оптимистическое толкование доклада Нолькена не убедило Толля, который пытался отсоветовать «подталкивание переговоров», король же и Руут, наоборот, намеревались добиваться решения дела. Густав, насколько это было возможно, уравновесил удручающее донесение из Лондона поданным в розовых тонах обзором ситуации в других столицах: в Петербурге гарнизон слаб и усилить его трудно. Из Пруссии поступают сплошь мирные известия, в чем Толль сомневался; дружба с Копенгагеном становится все крепче; самые же лучшие сообщения пришли из Константинополя — турки склонны предоставить субсидии, если Швеция вступит в войну с Россией, а не только совершит диверсию. Если теперь переговоры с Англией остановятся, то Густав предлагал отправить в Константинополь курьера «с решительным предложением: Швеция порывает с Россией в обмен на получение достаточной денежной помощи». Это предложение вызвало у секретаря по финансам Руута опасения в том смысле, что ему неясно, как турецкие деньги дойдут до Стокгольма.

На совещании 16 марта обсуждение достигло апогея. Толль сказал, что верит в ориентацию англичан на Россию и разделяет мнение о том, что переговоры о союзе с Швецией велись лишь с целью отделить ее от Франции. Руут с Толлем согласился. Король же Густав не хотел совсем терять надежду на союз с Англией и ее субсидии. «В любом случае, хотя английские переговоры и сошли на нет, его королевское величество принял твердое решение порвать с Россией в силу трактата с турками, который наше государство заключило до правления его королевского величества, который остается в силе, и исполнения условий которого требуют справедливость и закон». Следовало также «воспользоваться тяжелыми внутренними обстоятельствами России, которые предоставляют ныне такие очевидные перспективы на преимущества и успех, каких, возможно, никогда больше не будет». Надо возлагать надежды на турецкие субсидии; трудности сопряжены с получением ответа и денег до начала войны. Толль указал на полную невозможность начинать войну с собственными скудными средствами: иначе окажутся в опасности слава его королевского величества и благополучие всего государства. По мнению Толля, от Турции надо было требовать по крайней мере четыре миллиона пиастров. Он сказал: если Англия поведет себя совершенно нейтрально и не станет препятствовать шведской торговле или оказывать России поддержку деньгами и кораблями, если Дания не изменит круто свою политику, дабы воспользоваться благоприятной возможностью пойти против Швеции, и если Пруссия сможет равнодушно взирать на то, как Швеция восстанавливает свое прежнее положение в Лифляндии и становится для Пруссии более неудобной, чем Россия, то «осуществление предприятия против России кажется вполне обоснованным». Таков был Толль в своем самом скверном расположении духа. Он вынудил Густава III принять решение о том, чтобы через Хейденстама сообщить Оттоманской Порте, что если Швеция незамедлительно получит четыре миллиона пиастров и если Порта обязуется не заключать мир с Россией без участия Швеции и ежегодно, пока идет война, выплачивать миллион пиастров и продолжать выплаты на протяжении нескольких лет после ее завершения, то Густав тотчас объявит и начнет войну с Россией. На взгляд Толля, совершенно невероятно, чтобы Турция согласилась на все это.

Следует помнить, что в октябре 1787 года Густав велел Толлю известить генерала Поссе о том, что Турция как агрессор не может рассчитывать на выполнение Швецией условий договора и что в конце того года Густав в беседе с Госсаном согласился с таким пониманием дела, высказанным французским кабинетом. Что до этой единственной в своем роде благоприятной ситуации, то Густав ссылался на известие от Корраля, согласно которому Шакк-Ратлоу намеревался устраниться от всех проводившихся в Копенгагене министерских обсуждений. Собственные депеши Корраля в Мадрид не содержат чего-либо подобного, а намекают на продолжающуюся неопределенность в отношениях между Швецией и Данией; 13 июня он впервые затронул тему ухода в отставку Шакка и Розенкрантца. К тому же Эренсвэрд по-прежнему оставался вне военных совещаний и все же чуял достаточно, чтобы 3 марта подать специальную покорнейшую промеморию о готовности флота к войне. Промемория отнюдь не вдохновляла.

«В своей технической части» шведский флот был шедевром по сравнению с флотами прочих морских держав — корабли были конструкций Шалмана, заслужившего себе этим славу. Но во всех остальных отношениях шведский флот был, согласно Эренсвэрду, отсталым. Большая слабость заключалась в неукомплектованности кораблей командами и особенно в недостатке пригодного командного состава и более высоких, и более низких рангов. «Если ваше королевское величество не возродит кадетскую школу, не прикажет выделить денег на унтер-офицерскую школу, если ваше королевское величество после их учреждения не предоставит флоту по меньшей мере шестилетнего мирного срока, то адмирал, вышедший до того времени с флотом в море, либо падет жертвой собственного себялюбия, либо же окажется предателем своего короля, а государство в любом случае погибнет», — писал обер-адмирал, который, конечно, был мастером сочных выражений, но и явно был глубоко встревожен.

Из промемории не видно, что Эренсвэрд был посвящен в военные планы. Вопрос, не начал ли и Толль утрачивать доверие своего короля вследствие настойчивых подчеркиваний трудностей, стоявших на пути к осуществлению наступательного плана. Военные совещания в Хага стали менее значимыми, чем прежде. 27 марта Густав III гордо предъявил депешу в Константинополь, которую он не только сам сочинил, но и собственноручно зашифровал, и это нашло отражение в протоколе в виде лестных комментариев. 13 апреля состоялось последнее совещание. Король размышлял о том, как следует распорядиться флотом после победоносного десанта на ингерманландском берегу, а Толль хотел, чтобы приказ о вооружении шхерного флота был отправлен его командиру Микаэлю Анкарсвэрду. После 20 февраля король Густав по просьбе Толля выверял все протоколы совещаний в Хага, и затем Толль брал их себе на хранение. Едва ли что-либо другое яснее, чем такие поступки, обнаруживает тревогу Толля за результат и неприятные последствия совершаемого.