Эрик Леннрут - Великая роль. Король Густав III, играющий самого себя

Посредническая задача Корраля стала эпизодом в быстро менявшейся ситуации. Она лучше всего отражает неутомимую активность Густава. И она предвещает будущую роль Корраля.

13 августа, за день до разговора с Уксеншерной, Густав получил известие о посольстве в Петербург Лиикаланотена и Егерхурна. Согласно дневнику Армфельта, Густав выказал тогда удовлетворенность, которая удивила Армфельта, но которая показывает, насколько Густав с его быстрым восприятием понял, что эта явная государственная измена сыграла ему на руку как командующему финской армией: теперь у него был моральный перевес вместо вины за развязывание антиконституционной войны. Одновременно он оказался в опасности, поскольку был окружен теперь уже явно враждебно настроенной военной силой. Резкие изменения в тактике Густава легче всего объяснить как игру. 14-го перед Уксеншерной он был охвачен горем и желал лишь отречения. 16-го он писал к государственному дротсу Вактмейстеру и к риксроду о растущей военной угрозе со стороны Дании и о необходимых оборонительных мерах. Вактмейстеру он объявил, что если «дела примут серьезный оборот», то он немедля вернется в Швецию и воодушевит умы на оборону государства. «Таково мое намерение, и я надеюсь, что господин граф вспомнит стойкость, никогда не оставлявшую меня в самых трудных обстоятельствах». На другой день полковник Аксель фон Ферсен-младший писал своему отцу из ставки в Ловиса: «Король подавлен и нерешителен, он ничего не делает и не имеет никакого мнения. Подозревают, что он намерен отречься от престола…» Густав неоднократно говорил с Ферсеном о своем положении. «Поскольку он всегда двуличен и притворен, я не знаю, на что он решится, но не удивлюсь, если он отречется от престола». Между тем в ставке были люди, догадывавшиеся, что король думает вернуться в Швецию для организации обороны против Дании, передав командование в Финляндии герцогу Карлу.

Эти-то последние толкователи знамений и оказались правы. В самом деле, 15–16 августа отмечены вновь пробудившейся энергией Густава. Помимо писем к Вактмейстеру и риксроду он 15-го в милостивых выражениях приказал Тошно сделать невозможное, а именно без денег привести Сконе в состояние готовности к отражению возможного датского нападения. В тот же день Густав написал Карисьену в Берлин, поручив ему обрабатывать прусский кабинет, с тем чтобы он повлиял на Данию, и она осталась бы нейтральной. 16-го Густав адресовал героические излияния д’Альбедюллю в Копенгаген, заявляя, что намерен бороться и умереть, как последний швед. Он старался произвести этим впечатление на датский кабинет. И в тот же день Густав сделал поистине уникальный почин. Впервые он попытался использовать Софию Магдалену в качестве дипломатического посредника, написав ей письмо, примечательное своей искренностью и лишенное сентиментальных прикрас. Густав писал: он против своей воли должен признать, что все указывает на то, что датский кабинет последует призывам России и вступит в войну против Швеции и разрушит тем самым здание сотрудничества между Швецией и Данией, которое Густав возводил, руководствуясь более убежденностью, нежели склонностью. Он хвалил ум своей супруги, которая за 22 прожитых в Швеции года ни разу не попыталась вмешаться в политику. Однако теперь для нее настал час, не компрометируя себя, сделать нечто, что послужило бы на благо-, ей надо похлопотать перед своим братом Кристианом VII. «Я хорошо знаю, — писал Густав, — что его состояние едва ли позволяет общаться с ним с той сердечностью, какую может питать сестра к своему брату, но когда Ваше письмо прочтут в кабинете министров и когда питаемое к Вам уважение окажет свое воздействие, я думаю, это обращение могло бы принести еще большую пользу, ведь Вы смогли бы сказать им то, что в моих устах прозвучало бы шокирующе, но дочь Фредрика V может себе позволить сказать им это». По замыслу Густава, София Магдалена должна была совершить этот демарш словно бы по собственной инициативе, без ведома Густава. Движимая материнскими и дочерними чувствами, она должна была искать контакта с графом Ревентловом, доверить ему письмо для короля Кристиана, и сказать, чтобы оно было отправлено с нарочным. Она должна была посоветовать сохранить это в тайне от шведов, так как симпатии королевы к родине — единственное, чем она побуждаема, а ее неуверенностью в том, какое впечатление ее демарш может произвести на ее супруга Густава, определялось то, от кого она хотела бы сохранить свою тайну. Она имела право высказать им «убедительную правду» как принцесса датская, королева шведская и мать кронпринца, тоже имеющего наследное право на датскую корону. Густав приложил основные пункты, которые должно содержать ее письмо, — он не хотел писать его целиком — и потому, что она сама сделает это гораздо лучше, и потому, что граф Бернсторфф слишком хорошо знал стиль Густава. Если же Несмотря ни на что Дания продолжит угрожать и готовиться к войне против Швеции, то София Магдалена увидит, что Густав обнажит меч для защиты своего отечества от ее отечества, меч, который он охотнее бы приберег для своей тщеславной кузины Екатерины II, которая дважды хотела свергнуть Густава и в настоящий момент старается сделать то же самое, а ее ставка на везение, ее высокомерие и дерзость не будет знать предела до нашей окончательной гибели.

Приложенные пункты были следующими. Первый должен был описать радость королевы, которую она испытала при виде согласия, возникавшего между ее супругом и ее отечеством; она знает, что эти чувства были внушены Густаву нравом кронпринца Фредрика и убежденностью в том, что единственный способ спасти Север от зависимости от России — единение Швеции и Дании. Другим пунктом должно было стать описание тревоги, вселяемой кознями России в королеву, преисполненную обоснованных опасений за своего сына, если из-за интриг России в королевстве вновь пробудятся внутренние противоречия, — тогда все, наверно, будет способствовать разрушению основ будущих прав кронпринца, и в этом-то истинные корни нынешней войны, поскольку открылось, что с прошлого года, когда полковник Спренгтпортен отправился в Россию, велась тайная работа над отделением Финляндии от Швеции, дабы сделать эту страну независимой. Граф Разумовский на протяжении всей зимы и особенно после поездки короля в Данию тайно и открыто интриговал, стараясь образовать в Швеции партию, которой бы покровительствовала Россия. Перед лицом ситуации, когда Дания может поддержать Россию, София Магдалена не в состоянии остаться только зрителем, поскольку она так или иначе станет жертвой конфликтов, на чьей бы стороне ни оказалась победа. Ей известно, какое влияние имеет датский кабинет на дела государства, и она удивлена тем, что столь мудрые министры не предвидят опасности, которая будет угрожать независимости Дании, если с гибелью Швеции Север лишится единственного противовеса России. Министрам надлежит помнить, что в ее и ее сына жилах течет кровь датских королей и что они рискуют утратить уважение, которое датская нация всегда питала к крови своих монархов. Посему она заклинает своего брата отказаться от намерения ввергнуть Данию в войну.