Михаил Ширвиндт - Мемуары двоечника

Все плохое когда-нибудь кончается — закончилась и эта жуткая езда. Мы на месте! Черкасское море! Вообще-то, правильное название этого водоема Кременчугское водохранилище, но для меня оно было и останется морем. Сейчас объясню почему, но все по порядку. Мы сняли уютную хату-мазанку на берегу, съездили на местный рынок за овоще-фруктами. Как рассказывает мама, цены там оказались вполне московские: у нас абрикос — два рубля и у них — два, вишня — один рубль и тут и там, правда местная — величиной со сливу… Ну, ничего не поделаешь, стали покупать. Когда же выяснилось, что эти цены не за килограмм, а за ведро, тут уж родители как с цепи сорвались… Правда, потом пару дней в туалет стояла очередь. Жадность до добра не доводит!

Ну и, наконец, море! Другого берега не видно, ширина кое-где — 28 километров. Купание, рыбалка — сказка! И вот как-то в один из дней мы все — на пляже: взрослые загорают, мы с Андрюшей шастаем поблизости, а около небольшого пирса какие-то взрослые дядьки и тетки спускают на воду моторную лодку. Мы, естественно, к ним — чего-нибудь потрогать, посмотреть, помочь… Они спрашивают:

— Хотите покататься?

— Конечно!

Я и помечтать не мог о подобном! Думаю, что вообще первый раз в жизни залезал в плавсредство. Андрей чего-то забоялся, а я подбежал к родителям и говорю:

— Можно я на лодочке покатаюсь?

— Валяй! — ответили они. (Запомните, пожалуйста, это «Валяй!»)

И я, счастливый, бросился в лодку! Мы догрузились и поплыли. Надо сказать, что взрослыми мне мои попутчики казались тогда, а на самом деле им было лет по семнадцать-восемнадцать, и они отправились провести выходные с шашлыками в веселой компании на небольшом островке километрах в пятнадцати от берега. Первые двадцать минут вояж мне очень нравился: ветер, волны, скорость! Потом я начал слегка беспокоиться: ветер, волны, скорость, а берега не видно… Наконец, замаячил какой-то остров. Мы причалили и стали выгружаться. Тут уж я не на шутку разволновался!

— Мне бы, это, на берег, домой, — начал я приставать то к одному, то к другой.

— Да чего ты переживаешь? Сейчас костерок разожжем, шашлычок пожарим, а завтра можно и домой! — веселились они.

Вечерело. Не знаю уж, что подействовало, мои слезы или благоразумие трезвых участников нашей команды, а их с каждой минутой становилось все меньше и меньше, но меня погрузили и повезли! Я сидел ни жив ни мертв от страха, боясь, что они передумают или перевернется лодка, которая почему-то плыла зигзагами… И вдруг! Вдруг я увидел белоснежный катер, который несся нам навстречу, и на мостике, приложив ладонь козырьком ко лбу, стоял мой папа! Как я был счастлив его видеть! Как я был рад оказаться вновь на родном берегу! Но, похоже, мне там рады не были. Мама плакала, отец кричал, потом меня шлепали вьетнамкой (вьетнамка — это тапочка, если вдруг кто-то подумал об изысканной этнической экзекуции). В общем, досталось по полной программе! А главное, за что?! Помните это «Валяй!» в начале рассказа? То есть сами отпустили шестилетнего малыша незнамо с кем незнамо куда, малыш сам уговорил этих незнамо кого вернуть его кукушкам-родителям… и на тебе — его же вьетнамкой!!!

Когда я пересказывал эту историю уже в зрелом возрасте и доходил до тапочки, родители всегда возмущались и говорили, что никто меня никогда и ничем не бил!

Однажды в одном совместном телеинтервью папа саркастически бросил:

— Ты еще скажи, что мы тебя оглоблей били!

Прошло пару месяцев, и вижу, как в какой-то передаче папаша, рассказывая обо мне, неблагодарном ребенке, заявляет:

— Он (то есть я) утверждает, что мы его в детстве били оглоблей!

Вот так! Я утверждаю!

С большим скрипом удалось моему папе получить путевку на меня, ребенка, в Дом творчества «Актер» в Ялте, и то при содействии самого Михаила Жарова! Дети своим галдежом могли отвлечь работников культуры от заслуженного отдыха, и я старался как мог выглядеть посолиднее. И первое, что я сделал на этом поприще — я влюбился! Влюбился по-взрослому, всерьез и надолго. Мою избранницу звали Нина Маслова — впоследствии известная актриса, а тогда 19-летняя студентка театрального института. То, что мне было семь, меня совершенно не смущало, ведь любви все возрасты покорны! И главное, Нина отвечала мне взаимностью! (По крайней мере, тогда мне так казалось.) Она была неземной красоты. Многие старались завоевать ее внимание, но где им! На их пути стоял я! Тем не менее я приставал ко всем взрослым:

— Вам нравится Нина Маслова?

— Да, — отвечали они.

— А мне она ОЧЕНЬ нравится, — заявлял я, отсекая таким образом любые притязания на предмет своей любви. Я старался постоянно держать Нину в поле зрения, выполнял любые ее пожелания. По утрам, когда мой всегда рано встающий папа шел на пляж, я кричал:

— Займи лежаки и нам с Ниной!

Иногда к нашему дуэту присоединялся Саша Збруев, пожилой 27-летний актер «Ленкома». Мы вместе ходили гулять, ели мороженое… и в общем, он нам совсем не докучал, да и как можно помешать молодым влюбленным! И что еще немаловажно, именно Саша покупал мороженое: у меня с наличными тогда было не очень.

Не забуду… не прощу…

Каждое утро я дарил Нине цветы! Для этого я вставал даже раньше папы, бежал к главному корпусу, рвал букет с огромной круглой клумбы и возлагал его у двери возлюбленной. Так продолжалось довольно долго, пока однажды утром… Вы ждете рассказ о том, как меня застукали на клумбе? Нет! Если бы! Все гораздо серьезней. Без всяких помех я надергал цветов и побежал к Нининой комнате, нагнулся, чтобы как всегда положить их на пороге… как вдруг дверь открылась и оттуда вышел Саша Збруев!

Не знаю уж, какие мысли могут прийти в голову семилетнему ребенку, но я ВСЕ понял! Я был сражен этим вероломством! Я рыдал! Они оба меня обнимали, утешали, оправдывались… но тщетно! Мое сердце было разбито навсегда!

И с тех пор, когда бы мы ни встретились с народным артистом РСФСР Александром Викторовичем Збруевым, он всегда просит у меня прощения за тот случай.

Навсегда разбитое сердце худо-бедно зажило на третий день, и для того были причины: мы ехали во Всесоюзную здравницу «Артек»!!!

писал С. Я. Маршак.

Артек

И ехали мы не просто так, а по приглашению самого главного руководства лагеря: партийного, пионерского и даже, наверное, октябрятского! Они пригласили деятелей советского искусства порадовать лагерников своим присутствием, а среди нас было много известных актеров и режиссеров (хорошо звучит из моих уст это «нас»). В общем, ура! Мы в «Артеке»!