Винсент Ван Гог - Письма к друзьям

Советую тебе прочесть русские сказки Толстого. Статью об Эжене Делакруа, о которой я тебе говорил, я тоже раздобуду.

Я все-таки зашел к Гийомену, но вечером; может быть, ты не знаешь его адреса, так вот он – Анжуйская набережная, 13. Думаю, что Гийомен как человек мыслит более здраво, чем другие; если бы все были такие, как он, появлялось бы больше хороших вещей и оставалось бы меньше времени и желания есть друг друга поедом.

Я продолжаю думать – не потому, что я тебя разнес, – со временем ты и сам убедишься, что в мастерских не узнаешь много не только о живописи, но и о механике жизни вообще; поэтому человек должен учиться искусству жизни так же, как искусству живописи, не прибегая к помощи старых трюков и оптических иллюзий разных умников.

Не думаю, что твой автопортрет окажется последней и лучшей из твоих работ, но в общем это до невероятия ты!

Послушай: то, что я пытался недавно тебе объяснить, сводится в основном к следующему. (Чтобы избежать общих мест, позволь мне взять пример из жизни.) Предположим, ты поссорился с кем-то из художников и в связи с этим заявляешь: «Если Синьяк выставится там же, где и я, я возьму свои полотна обратно». Мне думается, что, понося его, ты поступаешь хуже, чем следовало бы: не лучше ли подольше присмотреться и поразмыслить, чем сразу же выносить категорическое суждение. Размышление, в случае ссоры, помогает нам подметить, что за нами водится не меньше грехов, чем за нашим противником, и что у него столько же оснований стоять на своем, сколько дай Бог нам самим. А если ты уж поразмыслил и понял, что Синьяк и другие, работающие в технике пуантилизма, нередко делают очень хорошие вещи, то надо не честить их, особенно в случае размолвки, а отзываться о них благожелательно и уважительно. Иначе рискуешь стать ограниченным сектантом и уподобиться тому, кто ни во что не ставит других, считая себя единственным праведником. Это относится даже к академистам. Возьми, к примеру, какую-нибудь из картин Фантен Латура, а еще лучше – все его творчество в целом. Уж кто-кто, а он никогда не был бунтарем. Но разве это мешает ему создавать нечто спокойное, верное, такое, что делает его одним из наиболее самостоятельных современных художников?

Хочу сказать еще несколько слов о предстоящей тебе военной службе.

Тебе совершенно необходимо подготовиться к ней уже сейчас, подготовиться непосредственно, выяснив хорошенько, что можно сделать в подобных случаях, чтобы сохранить за собой право работать, самому выбрать гарнизон и тому подобное; подготовиться косвенно, позаботясь о своем здоровье. Если ты хочешь вернуться из армии окрепшим, не следует являться туда ни слишком анемичным, ни слишком нервным.

Не вижу особой беды в том, что ты должен идти в солдаты, но рассматриваю это как очень серьезное испытание; если ты выйдешь из него, то выйдешь большим художником. Сейчас же начни делать все возможное, чтобы укрепить здоровье: тебе еще понадобятся нервы. Если в этом году ты будешь много работать, у тебя, по всей вероятности, образуется кое-какой запас картин, часть которых мы постараемся продать, зная, что тебе потребуются карманные деньги для оплаты натурщиков.

Я охотно и не жалея сил продолжу то, что начал в зале. Но думаю, что первое условие успеха – отказ от всякой мелкой зависти: сила лишь в единении. Ради общей пользы стоит пожертвовать эгоистическим «каждый за себя». [Б 1]

[Арль, март 1888]

Выполняя свое обещание, пишу тебе. Начну с того, что этот край по прозрачности воздуха и радостному сочетанию красок кажется мне таким же прекрасным, как Япония. Вода здесь – словно пятна чудесного изумруда и богатого синего в пейзажах, вроде тех, какие мы видим на японских гравюрах. Закаты бледно-оранжевые, и земля из-за них кажется синей. Ослепительное желтое солнце! А между тем я еще совсем не видел местности в ее обычном летнем великолепии. Костюмы женщин очаровательны, и на бульварах, особенно по воскресеньям, видишь комбинации цветов очень безыскусственные, но чрезвычайно гармоничные. Летом, конечно, все это будет еще веселее.

Жаль только, что жизнь здесь дороже, чем я рассчитывал, и я до сих пор не могу устроиться подешевле; то ли дело Понт-Авен! Сперва я платил по пять франков в день, теперь плачу по четыре. Если бы знать местное наречие и привыкнуть есть буйабесс и айоли, тогда наверняка можно было бы подыскать менее дорогую комнату с пансионом. И я склонен думать, что, будь нас здесь несколько, мы добились бы более выгодных условий. Переселение на юг принесло бы, вероятно, ощутимую пользу многим художникам, влюбленным в солнце и краски. Японцы у себя на родине коснеют, но их искусство, бесспорно, подхвачено французами.

Предпосылаю этому письму небольшой набросок с этюда, который меня занимает, из него может кое-что получиться: матросы со своими подружками возвращаются в город, где подъемный мост вздымает свой странный силуэт на фоне огромного желтого солнца. Есть у меня и другой этюд этой же местности с группой прачек.

Буду рад весточке от тебя: хочется знать, что ты делаешь и где будешь. [Б 2]

[Арль, апрель 1888]

Спасибо за доброе письмо и эскизы твоей декорации; я нахожу их очень занятными. Иногда я жалею, что больше не решаюсь работать дома, по воображению. Конечно, воображение – это способность, которую необходимо развивать в себе: только оно помогает нам создавать более волнующий и более умиротворяющий образ природы, чем это позволяет сделать беглый взгляд, брошенный на реальность, которую мы видим изменчивой, мимолетной, как молния.

Вот, например, звездное небо – вещь, которую я хотел бы попытаться написать, так же как днем я попытаюсь написать зеленый луг в звездах одуванчиков. Как же, однако, этого достичь, если я не решаюсь работать дома и по воображению? Это – в упрек мне и в похвалу тебе.

А сейчас я пленен плодовыми деревьями в цвету – розовыми персиками, бледно-желтыми грушами. Кладу мазки без всякой системы. Разбрасываю их по холсту как попало и оставляю как есть. Густые мазки, куски незаписанного холста то там, то сям, вовсе незаконченные углы, поправки, грубости, а результат, как мне кажется, настолько беспокойный и вызывающий, что он не доставит удовольствия людям с предвзятыми понятиями о технике. Вот, кстати, один набросок – вход в провансальский плодовый сад: желтый забор, черные кипарисы (защита от мистраля), овощи с характерным разнообразием зелени – желтый салат, лук, чеснок, изумрудный порей.

Работая всегда непосредственно на месте, я стараюсь найти в рисунке самое существенное; потом перехожу к плоскостям, ограниченным контурами, ярко выраженными или нет, но, во всяком случае, ощутимыми; я заполняю их цветом, равно упрощенным с таким расчетом, чтобы все, что будет землей, было выдержано в одном и том же фиолетовом тоне; все, что будет небом, – в синей тональности; чтобы зелень была либо зелено-синяя, либо зелено-желтая, с намеренно подчеркнутым в этом случае преобладанием желтого или голубого.