Александр Казанцев - Мёртвая зыбь

— Это уже вроде: ”Цыганка гадала, цыганка гадала. За ручку брала…” — напел Платонов.

— А вот Рубцов, ученый из Харькова, опираясь на показания французских этнологов, 20 лет проживших среди негритянского племени догонов, раскрыл вековые тайны их жрецов. Они тысячелетия хранили священные предания о встрече с пришельцами с Сириуса, и переданные теми знания, доступные лишь современной цивилизации.

— Это уже “Тысяча и вторая ночь” Шехерезады. Ну, хоть что-нибудь не про царя Салтана и Кащея бессмертного было?

— А как же, — насмешливо продолжал Званцев. — Ученый из Самары Авинский (Тюрин) доложил о своей альфаметрике, рожденной из сделанного Терешиным сенсационного анализа плана Cтоунхенджа, древнейшего сооружения близ Лондона. Несколько лет назад Терешин, который был не вполне в себе, явился ко мне под видом “марсианина”. Суть альфаметрики Авинского сводилась к тому, что некий угол “α“, заложенный в план Стоунхенджа, в кратном виде присутствует во всех земных естественных образованиях, а число “одиннадцать”, тоже заложенное в это сооружение, является “модулем Вселенной”, входя в кратном виде во все ее размеры на макро и микро уровне. Древние бритты, жившие в каменном веке, не могли этого знать! Как и не могли доставить к берегу моря огромные каменные глыбы, которые можно было добывать лишь далеко, а горах. И это оставалось загадкой. Правомерно подозрение на космические цивилизации, когда в прошлом они помогали людям Земли.

— Опять белого бычка за те же деньги!

— Тем не менее, Владим, по общему мнению Конгресс, посвященный палеокосмонавтике, далекой от бытописания, удался, и “Космопоиск” стал жить. Однако, общий упадок и развал в стране после перестройки, не позволил издать задуманной серии “Великая тайна Вселенной”. Средств на это не было, а издательства предпочитали детективную и сексуальную литературу, которая имела сбыт у обнищавшего читателя.

— В этом — сермяжная правда нашего времени. И вам впору закрывать никчемную “космическую лавочку”. Все вы в какой-то мере “Терешины с Марса”.

— Нет. "Космопоиск" оправдывает свое название. Пока мы только ищем, открываем, еще не исследуем.

— Вы определенно решили меня уморить.

— Вы же сами хотели знать.

— Конечно, хотел. И хочу все знать! Даже думы Вельзевула.

— Тогда продолжу. Исследованы были следы посадок неопознанных летающих объектов, несомненно космического происхождения. Поиск продолжается. Интерес людей к неизвестному не остыл. Мы обрели зарубежных друзей в Америке, Японии, Европе. Конечно, мы только разведчики, и не раскрыватели тайн. Мы их находим. Последнее слово за наукой.

— Вот случай, когда я искренне страдаю от своего “детского любопытства.”

— Чем я могу вам помочь? Только сыграть с вами в шахматы.

— Давайте. Только о Космосе ни слова!

— У вас, Владим, были бы шансы стать в Парижской Академии Наук “бессмертным”. Ее академики отрицали (а там был сам Лаплас!) падение метеоритов из Космоса.

— Эх, Саша, — говорил Владим, расставляя шахматы. — Мало вам того, что у нас происходит на Земле! Вы все куда-то тянетесь. Вам непременно надо с неба звездочку достать.

— Не достать, а добраться до нее. И люди непременно доберутся. В грядущих поколениях.

— В таком разе — “исполать вам, добрым молодцам”! — заключил Владим, делая свой ход.

Еще раз кинематограф протянул руку Званцеву.

Кинорежиссер Неля Алексеевна Гульчук ставила фильм о его покойном друге, флагмане фантастики Иване Ефремове.

— Я хотела бы прочитать вам сценарий и посоветоваться с вами, — говорила она по телефону.

Званцев не мог отказаться.

Сценарий не понравился ему, да и ей тоже. Она была в конфликте со сценаристом. Званцев высказал свои соображения, но они не были учтены. Кинорежиссеры все делают по-своему. Званцев это знал, и давал себе зарок не иметь больше с кино дела.

Но знакомство с Нелей Алексеевной завязалось. Она живо интересовалась тем, что он делает, и хотела бы создать с ним вместе оригинальный сценарий. Ей очень нравилась книга “Клокочущая пустота” о Пьере Ферма и Сирано де Бержераке, но такой фильм будет только плохо оплачиваемой инсценировкой.

И тогда он показал ей черновик романа, начатого под влиянием посещения космонавта Берегового.

Это увлекло кинорежиссера. И они вместе принялись за сценарий.

Отважный летчик-испытатель, ставший Героем Советского Союза еще до его космического полета. Он полетел к звездам после гибели Комарова, когда нужно было доказать, что в Космос летать можно. Статный высокий, могучий, генерал по званию, он произвел на Званцева огромное впечатление. “Такой и до звезд далеких долетит!”. И он назвал в новом романе (и в сценарии) командира звездолета — Бережной.

— Бережной — Береговой — все едино, — сказал космонавт, узнав о замысле Званцева.

— А вы, Георгий Тимофеевич, полетели бы к звездам? — спросил писатель.

Береговой пожал плечами:

— А почему бы нет. Пошлют — полечу.

— Но речь идет, если не о сверхсветовой, то о световой скорости.

— А что? Звуковой барьер на самолете одолели. Понадобится, и световой барьер пройдем.

— А вы знаете, Георгий Тимофеевич, что скорость света в Природе предельная, и с приближением к ней время на вашем звездолете так замедлится, что пока вы долетите до одной из двух миллионов солнцеподобных звезд, как насчитывают астрономы в нашей Галактике, на Земле, по теории относительности Эйнштейна, пройдут сотни лет, и вы улетаете от родных, как бы, навечно.

— Ну, это бабушка еще надвое сказала. В эти “парадоксы времени”, о которых я слышал, мало кто верит, а понимают их еще меньше. Я поговорю в Звездном городке с нашими мудрецами. Впрочем, если сказать по правде, мне перед каждым испытательным или космическим полетом с родными прощаться “навечно” надо было бы.

Проводив гостя, Званцев вдруг почувствовал, как нечто непостижимо огромное накатывается на него. Левая рука заходила сама собой в “дрожащем параличе”, не подчиняясь его напрягшейся воле. Судорогой свело все тело. Неодолимо потянуло лечь на пол. Он только успел крикнуть:

— Таня! Нина! Худо… — и рухнул на ковер.

Испуганные жена и дочь, приехавшая с Урала погостить к отцу, вбежали в кабинет.

Таня тотчас достала из ящика стола “пожарные средства” — люминал и клофелин, передала Нине:

— Положи ему в рот. От эпилепсии и высокого давления.

Нина, склонясь к отцу, пыталась удержать ходившую ходуном его левую руку, приговаривая:

— Ничего, ничего… Сейчас пройдет…

А он уже ничего не слышал и не воспринимал.

Женщины попробовали переложить его на диван, но это оказалось им не под силу.

— Позову кого-нибудь на помощь и вызову “скорую”, — решила Таня.