Петр Лещенко - Петр Лещенко. Исповедь от первого лица

В «Норде» меня встретили с распростертыми объятиями. Предложили самому назвать условия, лишь бы я не пел где-то еще на стороне. Я был согласен не выступать в других ресторанах, но отказываться от концертов не собирался. Литвак, с которым я разговаривал, против концертов не возражал. Я начал выступать в «Норде», и Михаил сразу же устроил мне как имеющему постоянную работу справку о мобилизации для работы на месте. Такие справки примария Одессы выдавала тем, кто был занят на важных для фронта работах — в порту, на судоремонтных заводах, на железной дороге. Ресторанным певцам таких справок не полагалось, но Михаил сумел получить ее с помощью полковника Солтана. «Важно, чтобы у тебя была справка, — сказал мне Михаил. — Где ты работаешь, не важно». Справка мне сильно пригодилась, поскольку в Одессе меня вдруг захотели призвать в армию в качестве переводчика при штабе 13-й румынской дивизии. Я этого не хотел.

Немного поработав в «Норде», который одесситы переименовали в «Северный», и присмотревшись к тамошней публике, а также к владельцам ресторана, я решил, что это место больше подходит Верочке, нежели ресторан «Одесса», в котором она продолжала выступать. Если сравнивать, то «Норд» отличался от «Одессы» так, как Бухарест отличается от Солки [78] Солка — один из самых маленьких городов Румынии, имя которого стало нарицательным для обозначения захолустья. . Верочка, с ее данными, подходила для выступления в таком месте, как «Норд», нужно было только немного с ней позаниматься, чуточку отшлифовать ее талант. Я сделал это и, когда счел, что она готова, предложил Литваку послушать ее. Он был очарован Верочкиным пением. «Где вы пели раньше?! В «Одессе»?! Зачем?! Почему сразу не пришли ко мне?!» Мы начали выступать вместе, пели порознь и дуэтом. «Гвоздем» нашего репертуара была песня Оскара Строка «Скажите почему».

Начинал петь я в одиночку. Смотрел на Верочку, стоявшую в дальнем углу сцены, и пел:

На этом месте песню подхватывала Верочка, и мы продолжали вдвоем:

Пока Верочка пела, она медленно приближалась ко мне. Останавливалась, замирала на мгновение и так же медленно удалялась от меня. Дальше я снова пел один:

Верочка останавливалась, оборачивалась, протягивала ко мне руки, и мы снова пели дуэтом:

На бумаге не передать действия, которое происходило на сцене. Это надо было видеть. За пять минут мы с Верочкой разыгрывали пьесу под названием «Прощай, любовь». Закончив петь, мы секунд двадцать стояли, замерев с протянутыми друг к другу руками, а затем резко опускали руки и уходили каждый в свою сторону. Многие из публики плакали.

Осенью 1943 года, вскоре после начала совместной жизни, мы с Верочкой едва не поссорились, в первый и, я надеюсь, что в последний раз в жизни. Причиной послужили… концертные афиши. Для одного из наших совместных концертов я заказал афиши и дал в газеты объявления, на которых Верочкино имя было напечатано крупными буквами, а мое — маленькими. Верочка возмутилась. «Это же смешно! — кричала она мне в лицо. — Это глупо! Это выглядит как издевка! Вся Одесса знает, кто такая Вера Белоусова и кто такой Петр Лещенко! Зачем ты так сделал?!» «Вся Одесса знает, что Вера Белоусова жена Петра Лещенко, — ответил я, — и не увидит ничего странного в том, что твоя фамилия написана большими броскими буквами. В Одессе ценят галантность». Шутка помогла избежать ссоры, которая вот-вот грозила разразиться. Верочка успокоилась, но взяла с меня обещание, что впредь наши имена будут писаться буквами одинакового размера. Я согласился. Должен признать, что мой коварный расчет оправдался. Все обратили внимание на разницу в буквах, и наши афиши стали пикантной одесской новостью, что обеспечило нам аншлаг. Верочке о своем «коварном» расчете я рассказал много позже.

После закрытия ресторана «Лещенко» Кавура распродал имущество и прислал мне телеграмму с вопросом, как ему быть с моей долей. Приеду я за ней в Бухарест или же нужно отправить деньги в Одессу? Я ответил, чтобы он отдал деньги Зиночке. Сам же я в то время был гол как сокол. Жили мы впятером на то, что зарабатывали я и Верочка. Бедствовать не бедствовали, но и откладывать ничего не получалось, а полная неожиданностей артистическая жизнь приучила меня к тому, что непременно нужно иметь сбережения на черный день. На протяжении всей моей жизни с Верочкой ходят слухи о том, что она вышла за меня замуж, потому что позарилась на мое богатство. Такие слухи ходили в Одессе и нет-нет да и всплывают сейчас в Бухаресте. Наша разница в возрасте не дает сплетникам покоя. Не зная, что такое любовь, они ищут приземленные пошлые объяснения тому, как молодая девушка могла полюбить мужчину, годящегося ей в отцы [79] Разница в возрасте между Петром Лещенко и Верой Белоусовой составляла 25 лет. . Чем объяснить, как не любовью? Только тем, что девушка позарилась на богатство. У меня же в то время никакого богатства не было. Дом в Кармен Сильва я оставил Зиночке и Игорю, им же отдал то, что выручил Кавура после закрытия ресторана. Мне приходилось много работать, для того чтобы обеспечить мою новую семью и хоть понемногу откладывать деньги на черный день. В Одессе ходили немецкие марки, в Румынии — леи, но к обеим этим валютам у меня доверия не было. Я верил, что рано или поздно гитлеровская Германия и ее союзники потерпят крах. Поэтому откладывал золотые царские червонцы, которых в Одессе много ходило по рукам. Были даже такие умельцы, которые делали червонцы из золота. Проба была той же, что и при царе, умельцы выигрывали в том, что червонцы сбыть было много легче, нежели золотой лом.

Артист Василий Вронский, владелец Русского театра, предлагал мне на паях с ним открыть кабаре «Лещенко», но я отказался, несмотря на то что условия были привлекательными, примерно такими же, на каких я когда-то открыл ресторан в Бухаресте. Вронский вкладывал в ресторан деньги, а я — имя. Доходы он предлагал делить 2 к 1, 2 части — ему, 1 — мне. Предложи мне это кто другой, я бы согласился, но иметь дела с Вронским мне не хотелось. Вронский был из тех, кто пытается угодить и нашим, и вашим. Он пресмыкался перед румынами. Примар Одессы Пынтя был его старым знакомым еще с дореволюционной поры. Именно Пынтя помог Вронскому получить в аренду Русский театр на том основании, что он держал там антрепризу до революции и при белых. За аренду Вронский платил 20 % от сборов, хотя обычно примария сдавала недвижимость в аренду по фиксированным ставкам. Плати столько-то каждый месяц вне зависимости от выручки. Пынтя же пошел навстречу старому приятелю, сделал ему любезность, вдобавок обеспечил ссуду на ремонт театра, и все это Вронский усердно отрабатывал. Он превозносил румын до небес, на каждом шагу восхищался тем, какая замечательная жизнь настала с их приходом, ругал все советское, ставил у себя в театре антисоветские пьесы, дружил с главарем одесских белогвардейцев полковником Пустовойтовым и пр. Пустовойтов пытался и меня втянуть в свою организацию (не помню уже, как она называлась). Но я сказал ему, что служил в русской армии, а не у белых, после чего он «задушевных» разговоров со мной больше не заводил.