Петр Демидов - На службе у бога войны. В прицеле черный крест

— Видишь, Петр Михайлович, до чего дожили немцы. Их стали бросать в бой почти без оружия.

— Не удивляйся, Володя, — ответил я, — вспомни начало войны. Вспомни, как наши солдаты бросались на противника, чтобы в бою добыть винтовку или автомат.

Пока я беседовал с танкистом, мой верный Санчо Панчес, ординарец Вася, постоянно следовавший за мной, решил что-нибудь «подтрофеить». На фронте среди солдат была мода — добывать часы и обмениваться ими не глядя.

Вот Полеводин и стал шарить среди убитых. Потянул за руку одного фрица, потом другого — нет часов. В кювете наткнулся на какого-то здоровенного детину — ну, у этого он уж наверняка разживется трофеем. Только взял его за рукав, как «труп» ожил, встал и поднял руки. Ординарец от неожиданности опешил, растерялся, потом, словно кузнечик, отскочил в сторону, дрожащими руками рванул с плеча автомат и дал по немцу очередь. Тот только покачнулся, но продолжал стоять. Вася шуганул еще две короткие очереди в это жирное тело, и только тогда немец упал.

После этого случая мой ординарец зарекся «барахолить», и если случалось бывать на поле боя, то трупы обходил десятой дорогой.

Надо отметить, что передовой отряд пленных не брал — их некуда было девать, да и возиться с ними не было времени. Их разоружали и передавали подошедшим пехотным частям.

Двигаясь дальше, танковая колонна форсировала небольшую речку по перекинутому мосту: немцы даже и не думали его взрывать. Наверно, никак не ожидали появления здесь в тылу советских танков.

По шоссе нам навстречу неслась легковая машина. У моста вдруг остановилась. Да и куда ехать: дорога перекрыта. Бочковский, любитель разного рода эффектов, обратился к Темнику:

— Товарищ полковник, а лимузинчик-то ничего, посолиднее, чем наша колымага. Возьмем?

— Давай, капитан, только будь предельно осторожным, не зарывайся, — сказал комбриг, опасаясь какой-нибудь провокации.

На малом газу Бочковский поставил машину поперек дороги, полностью отрезав лимузину путь. По снежному полю шофер вряд ли рискнет удирать — застрянет. В машине оказался генерал, представитель ведомства по эвакуации материальных ценностей. Фигура важная. Генерала посадили на танк и отправили в штаб 1-й танковой армии. Трофей же — «опель-адмирал» — достался комбригу Темнику.

Чем дальше пробивался передовой отряд, тем чаще стали попадаться толпы беженцев, уходивших от войны на запад. Мы обгоняли машины, повозки, мотоциклы, велосипеды. Картина знакомая. Так летом 1941 года двигались толпы наших людей, с той лишь разницей, что уходили они на восток.

Иногда под беженцев маскировались задержавшиеся по каким-то причинам чины немецкой гражданской администрации или вермахта, так что при досмотре в наши руки попадали важные птицы. При подходе к Пилице во время разыгравшейся сильнейшей пурги ночью в нашу колонну затесался крытый грузовичок. Только утром комиссар Прошкин обратил на него внимание. Заглянув в кабину, он увидел за рулем пожилого поляка, рядом с ним сидел закутанный в шубу-дубленку какой-то тип. Вытряхнув его из машины, майор увидел, что перед ним предстал старший офицер с двумя железными крестами. Под брезентом находились еще двое гражданских лиц и три холеные дамы. Паненок отпустили их на все четыре стороны, а остальных, в том числе и немецкого офицера, передали подошедшим пехотным частям. Машину Прошкин определил в наш дивизион, а барахло, которое везли беглецы, быстро исчезло в солдатских вещевых мешках.

Война, повторяю, дело аморальное и отвратительное. В ходе наступления иногда видишь, как черствеет и грубеет человек. И с этим ничего нельзя поделать.

Танкисты знаменитой 1-й гвардейской танковой бригады, о которой столько написано хвалебного, преподнесли нам, офицерам 405-го дивизиона РС, наглядный урок, который надолго запомнился. Это произошло в батальоне Бочковского. Хотелось бы сразу пояснить, что в ходе наступления танковый батальон, идущий впереди, в ходе боевой операции теряет до 80 % личного состава. Это убитые, раненые, сгоревшие заживо в машинах. Бойцы и командиры это прекрасно знают. Если повезло остаться в живых, многие снимают реактивность, стресс водкой.

В селе под названием Воля батальон Бочковского остановился в ожидании подхода заправщиков. Дело было к вечеру, мы уже начали устраиваться на ночевку, как в одном из домов послышались душераздирающие крики о помощи. Майор Прошкин бросился к дому, ногой выбил дверь и через коридор шагнул в большую комнату. При свете керосиновой лампы он увидел поразительную картину. В углу на кровати лежала раздетая женщина, с ней возился какой-то танкист, рядом сидело еще человек семь-восемь, ожидая своей очереди. Эта теплая компания уже изрядно подпила, и теперь им было море по колено.

Комиссар был не из трусливых людей, никогда не прятался в бою за спины других, но тут, при виде пьяных солдат, оторопел — черт их знает, что они могут выкинуть. Выпивохи неожиданно схватились за оружие. Один из них выдохнул ему прямо в лицо:

— Советую тебе, майор, убраться отсюда, а то как бы чего не вышло!

Распаленные алкоголем солдаты готовы были пристрелить комиссара, в этом он нисколько не сомневался. Разумно было покинуть дом. В штабе Прошкин никак не мог успокоиться, непристойно ругался и кричал: «Подлецы! Дрянь! Так опозорить честь советского солдата!» Вместе с комиссаром я решил пойти к Бочковскому и рассказать об инциденте, только что случившемся в его батальоне. Комбата я хорошо знал и надеялся, что он примет самые суровые меры против насильников.

Был ли в тот день Бочковский в подпитии, сказать трудно, но он поразил нас своим спокойным отношением ко всему случившемуся. Странно было слышать от комбата такие слова:

— Ссориться по пустякам с моей чумазой братией мне нельзя, хотя насилие отвратительно человеческому естеству, мне в частности. У нас, в танковых войсках, свои неписаные законы. В разгар труднейшей операции в тылу врага, когда на каждом шагу гибнут мои парни, я не хочу восстанавливать их против себя. Я вместе с ними рискую жизнью, и выполнение боевой задачи во многом зависит от них. После завершения операции, если останемся живы, я проведу с ними воспитательную работу. А сейчас, ребята, покиньте батальон. Так будет лучше и для меня, и для вас. Кроме того, советую по этому поводу не поднимать шум.

Не знаю, как оценивал свой поступок Владимир Бочковский, став генералом? У меня просто не было случая поговорить об этом, хотя наши пути пересекались. Этот случай в январе 1945 года был для меня наглядным уроком. В боях случалось и не такое: командира «по неосторожности» могли раздавить танком или пустить пулю в спину. Что и произошло примерно по такому же поводу, как и в селе Воля, немного позже с заместителем командира 8-го гвардейского танкового корпуса полковником Гореловым.