Иван Майский - Воспоминания советского посла. Книга 1

В ноябре 1878 г. Кравчинский вновь появился в Женеве. И тут в его жизни произошел крутой перелом, сыгравший решающую роль в его дальнейшей судьбе, В то время на Западе много писали и говорили о русском «нигилизме». Уже тогда ложь, клевета, извращение были обычным оружием европейских реакционеров, когда речь заходила о революционном движении в России. Боевая натура Кравчинского не могла мириться с таким положением, он решил ответить ударом на удар и, уехав в Италию, написал там по-итальянски свою первую книжку «Подпольная Россия». Это произведение давало яркую галерею образов русских революционеров и правдивое описание их героической борьбы против царского самодержавия. «Подпольная Россия» имела огромный успех и сразу же была переведена на различные европейские языки. Литературное выступление Кравчинского оказало большую услугу тогдашнему революционному движению и вместе с тем открыло перед ним новые пути и возможности. Сергей Михайлович впервые по-настоящему ощутил в себе писательский талант и решил поставить его на службу революции.

В начале 80-х годов Кравчинский переселился в Лондон. Здесь он задался целью создать в Англии общественное течение, враждебное царизму. В глухую ночь реакции, наступившей с воцарением Александра III, Кравчинский целиком отдался литературной и пропагандистской деятельности. Он популяризировал русское революционное движение в европейских и англо-американских странах, выступал с лекциями и докладами, публиковал статьи, брошюры, книги, завязывал личные связи с лучшими представителями радикальной и социалистической мысли своей эпохи. Кравчинскому удалось основать в Лондоне английское общество «Друзей русской свободы». Благодаря его усилиям возник также «Фонд вольной русской прессы». Одновременно Кравчинский создавал талантливые произведения о делах и людях революционного движения 70-х годов, такие, как «Домик на Волге», «Штундист Павел Руденко», «Андрей Кожухов» и др., произведения, вошедшие в тот «железный фонд» революционной литературы, на котором воспитывалась передовая молодежь моего поколения. С полным основанием можно утверждать, что Кравчинский был продолжателем традиций Герцена и в конце прошлого века делал в Лондоне, конечно, с неизбежными поправками на время и условия то же самое дело, которое Герцен делал здесь тридцатью годами раньше.

И вот эта яркая, талантливая, многообещающая жизнь вдруг неожиданно оборвалась в возрасте всего лишь 43 лет! И как нелепо оборвалась!

23 декабря 1895 г. на станции Бедфорд-парк (Западный Лондон) , переходя в густой туман железнодорожный путь, Кравчинский погиб под колесами налетевшего паровоза…

Уцелеть в десятках отчаянных боев с царским, турецким, итальянским правительствами и умереть в расцвете сил от несчастного случая в мирном и благоустроенном Лондоне — какая злая ирония судьбы! Какое издевательство над здравым смыслом и логикой!..

После смерти мужа Фанни Марковна осталась одна. Она больше никогда не вышла замуж и не покинула Лондон. В дни моей эмиграции Фанни Марковна жила в северо-западной части города (Finchley Rood, 774 в), хранила богатый архив Кравчинского, поддерживала старые связи с английскими друзьями (особенно с лейбористской семьей Пизов) и часто появлялась на собраниях и вечерах Герценовского кружка. В молодости Фанни Марковна принимала активное участие в народническом движении и имела большие революционные заслуги — теперь она отошла от народнических взглядов и как-то инстинктивно стала тянуться к социал-демократическим. Настоящей социал-демократкой она не стала, но сочувствовала этой партии и ниже я расскажу, как в 1907 г. она вместе с группой эмигрантов участвовала в подготовке заседаний V съезда РСДРП в Лондоне. В годы моей эмиграции Фанни Марковна была одним из представителей тех «беспартийных левых» в среде нашей колонии, о которых речь была выше.

Чтобы несколько скрасить свое вдовье одиночество, Фанни Марковна воспитывала дочь одного лондонского эмигранта, женившегося на англичанке. Я довольно часто встречался с Фанни Марковной, бывал в ее квартире, рылся в библиотеке, оставленной ей покойным мужем, и любил слушать ее рассказы о делах и людях прошлого. Из этих рассказов старой революционерки мне особенно нравился один — об ее встречах с Фридрихом Энгельсом, и я хочу воспроизвести его здесь [55].

Как сейчас предо мной встает маленькая, скромная квартирка Фанни Марковны… Тихо потрескивают догорающие угли в камине… И в полумраке комнаты ровный голос хозяйки вдумчиво и неторопливо передает захватывающую повесть дальних, дальних лет…

Однажды после нашего поселения в Лондоне, — вспоминала Фанни Марковна, — мой муж получил письмо от Г. В. Плеханова, находившегося тогда в Швейцарии. Плеханов, с которым Сергей Михайлович был хорошо знаком, писал, что в Лондоне живет Энгельс, и настоятельно советовал нам навестить его. Мы решили последовать совету Плеханова тем более, что и нам самим было очень интересно встретиться с Энгельсом. Устроить это было легко. Энгельс был человек чрезвычайно доступный. В будни он много работал и жил довольно уединенно, но по воскресеньям любил видеть людей. В праздник дом Энгельса был открыт для всех желающих: каждый запросто приходил и садился за длинный стол, стоявший в самой большой комнате квартиры.

Фанни Марковна поправила уголь в камине и, когда огонь вновь ярко запылал, продолжала:

— Вот в одно из таких воскресений мы с мужем отправились к Энгельсу. С нами пошла дочь Маркса Элеонора, бывшая замужем за английским социал-демократом Эвелингом. Эвелинги были своими людьми в доме Энгельса. Когда мы вошли, за столом сидело уже человек двадцать — социалисты, писатели, политики. Компания была очень интернациональная, говорили на разных языках. На одном конце стола в роли председателя восседал Энгельс, который мне очень понравился с первого взгляда. Он был душой общества. Между присутствующими шли горячие споры. Они шумели, кричали, обращались к Энгельсу за разрешением вопросов. Энгельс охотно отвечал — то по-английски, то по-немецки, то по-французски. На другом конце стола сидела домоправительница Энгельса — Ленхен [56], полная немка, с очень милым и приятным лицом, которая только тем и занималась, что каждому вновь пришедшему накладывала побольше мяса, салата и других яств. Не скупилась Ленхен и на вино. Вся атмосфера в доме Энгельса была простая, товарищеская, немножко богемистая, но вместе с тем высоко интеллектуальная. Вы чувствовали, что находитесь в гостях у великого человека, который живет и интересуется большими проблемами.

Фанни Марковна остановилась на мгновенье и затем с легкой улыбкой на лице вновь заговорила: