Шон Иган - David Bowie: встречи и интервью

— Только это был шерстяной блузон.

— Вы извинились за этот эпизод сто раз, но теперь отправились в тур с Моррисси — артистом, которому тоже настучали по голове за заигрывание с сомнительными символами правых радикалов и который, как это ни поразительно, так и не испытал потребности извиниться или хоть как-то объяснить свои действия. Что вы чувствуете по этому поводу?

— Я не знаю про его историю. Мне неизвестно, что он говорил. Собственно, я хотел поговорить с ним об этом. Расскажите вы мне.

И я рассказываю. Я рассказываю мистеру Боуи, что людей больше всего рассердило, на каком фоне это произошло: что Моррисси, находясь, по-видимому, в припадке уязвленного артистического самолюбия, отмахнулся от критики и отрицал необходимость объяснить свои поступки именно тогда, когда в Германии подрывали турецких мигрантов, когда откровенно нацистская партия прорвалась в совет Бермондси, а «новые» нацисты были настолько наглыми и уверенными в своих силах, что ловили на улицах, калечили и убивали черных и азиатов. Очевидна параллель с тем, как Боуи заигрывал с фашизмом в 1976 году, когда абсолютно реально и страшно росла популярность Национального фронта (из которого позже выросла Британская национальная партия).

— Иногда оказываешься дураком. Я испытывал сильный болезненный интерес к так называемому «мистицизму» Третьего рейха. Истории про то, что эсэсовцы стремятся в Англию в поисках Святого Грааля, — именно этот аспект привлекал меня в моем изолированном и обдолбанном состоянии. Сейчас это кажется глупым, но тогда мне просто не приходило в голову, что мои поступки имеют какое-либо значение. Я главным образом интересовался каббалой и кроулианством — этим темным и довольно страшным иллюзорным миром по ту сторону мозга.

— Вы верите в то, что при помощи кроулианской магии можно воздействовать на реальный мир?

— Нет, я думаю, что все это просто символические костыли для всего дурного в человеке. Это было подростковое состояние ума, хотя я тогда не был подростком. Думаю, наркотики продлевают это подростковое сознание. Или, по крайней мере, они способны это делать — со мной получилось именно так.

— В ваших недавних интервью вы подчеркиваете, что Outside это произведение искусства, и еще вы много говорите о «душе».

— Я недавно прочитал книгу Джона Бергера «Искусство видеть», и он рассказывает о том, как об «искусстве» говорят в «псевдо-религиозной» манере.

Но разве не смешно говорить о «душе» после Маркса, Фрейда и Дарвина? В мире, где все умные люди — атеисты?

— У меня есть выдающаяся, безудержная духовная потребность. Мне некомфортно в любой организованной религии, а я более-менее попробовал их все. Я не ищу веры, я не хочу ни во что верить. Я ищу знания.

— Но почему это должно находиться вовне? Разве мы в своей основе не нравственные животные? Кто-то из новых дарвинистов сказал, что можно пройти по самой опасной улице в Нью-Йорке из конца в конец и обратно и увидеть тысячу проявлений вежливости, заботы и доброты, прежде чем увидишь один дурной поступок. Он не прав?

— Думаю, есть много людей, которые могут жить на этом уровне и на этой платформе, и я им очень завидую. Я так не могу. Меня смущает идея нравственности, добра и зла. Мне гораздо комфортнее с идеей иллюзии и реальности. Для меня нравственность очень зыбкая вещь: я видел, как людей убивают с этой гребаной добротой, и я видел, как некоторые негативные ситуации оборачиваются в конце концов чем-то позитивным, и все это ставит меня в тупик. Недавно я заинтересовался гностиками. Они мало отличаются от буддистов в том смысле, что для них Бог внутри нас, это их идея, что существует иллюзия и реальность, и в сознательном состоянии мы принимаем иллюзию за реальность. С другой стороны, это просто очередная кодификация. Не думаю, что мог бы со всей ответственностью сказать, что я гностик.

— То есть мы не увидим вашего альбома под названием «Laughing Gnostic»? [79] По аналогии с ранней песней Боуи «Laughing Gnome».

— Нет.

— А что насчет…

— ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА! Здорово. Это очень смешно! Теперь, может быть, и увидите! ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА!

И, лопни мои глаза, он чуть не падает со стула. Смешной он парень — Джонни Джетлаг.

— Вы в последнее время много говорили о том, что современная молодежь «балансирует на волнах хаоса», о том, что она погрязла в полуграмотном, поверхностно-осведомленном нигилизме. Вы не думаете, что немного преувеличиваете? Не сродни ли это тому, что люди определенного возраста говорили о флэпперах в 20-е или о модах в 60-е?

— Ну, во-первых, есть безумная разница между современной американской молодежью и флэпперами — у американской молодежи начисто отсутствуют бактерии радости. Я бы не назвал их нигилистами, но у них мрачные лица, очень мрачные. Они ведут уныло будничное существование. Я не вижу в них той жизнелюбивой уверенности, которую помню по временам, когда сам был в этом возрасте.

— Вам не кажется, что все это просто типичная сентенция бэби-бумера в духе «когда я был юношей, здесь были поля»? Что просто вы стареете?

— ХА! ХА! ХА! Нет, я считаю, что они пытаются освоить культуру и создают свою собственную, и она, конечно, будет очень интересным образом отличаться от нашей культуры, потому что мир, в котором мы живем сегодня, совершенно не похож на тот мир, когда мне было шестнадцать лет.

— Например, у вас был Тимоти Лири, а у них Ньют Гингрич? [80] Тимоти Лири — американский психолог, энтузиаст психоделических веществ. Ньют Гингрич — американский политик, член Республиканской партии.

— Для них он очень реален и конкретен. Не думаю, что у них есть воля и способность разложить по полочкам тот чрезмерный объем информации, который они получают каждый день. Взять хоть такую маленькую, простую вещь, как чтение. То есть я знаю, что в моем поколении многие действительно читали. Все, кого я знал в то время, читали хотя бы одну книгу в месяц. Они получали информацию гораздо медленнее, гораздо более осознанно и в каком-то смысле гораздо более основательно — я не говорю, что это непременно было хорошо. Так сейчас уже не читают, и это я опять же говорю не в осуждение, просто так обстоят дела.

— Хм, откуда вы все это знаете? Ваш сын в университете изучает философию, умоляю вас! Вы тусуетесь с тинейджерами?

— Тусуюсь? Нет, не могу сказать, что «тусуюсь» с тинейджерами. Ну да, конечно! Я делаю все, что полагается! ХА-ХА-ХА-ХА-ХА! Я хожу в местный клуб для юношества, играю в пинг-понг раз в неделю! ХА-ХА-ХА!

— Вы росли в 60-е — эпоху, когда доминировало убеждение, что все возможно; я думаю, что панк в некотором смысле был продолжением этого. Люди смотрели на рок-звезду вроде вас и думали: «Да, я тоже смог бы сделать это, тут нет ничего особенного». Такое отношение, кажется, было задавлено в 80-е.