Шон Иган - David Bowie: встречи и интервью

Как вы принимали решение, с каким гитаристом работать в тот или иной период?

Думаю, это обычно связано с музыкой, которую я делаю. В начале, когда я только начинал, меня привлекла игра Мика Ронсона, потому что в ней было что-то от Джеффа Бека. В то время я искал чего-то… кого-то, кто мог бы работать в рамках рока и ритм-энд-блюза, которыми я тогда занимался, но кто также в достаточной степени интересовался бы возможностями гитары помимо простого извлечения нот. Мику более-менее нравилась идея играть с фидбэком и прочими шумами — до определенной степени; хотя и не настолько, насколько это нравилось некоторым другим гитаристам, с которыми я работал впоследствии. Но этого было достаточно, чтобы делать нечто более смелое, чем просто стандартная гитарная игра. Когда у меня начался берлинский период [ Heroes, Low и Lodger ], я больше хотел найти гитаристов, которые бы интересовались гитарой как источником звука. Их целью было создавать атмосферу, а не играть яркие соло, чтобы покрасоваться своей виртуозной техникой. Но нужно очень хорошее понимание инструмента для такой смелости — чтобы действительно делать что-то интересное. Это та самая расхожая истина о том, что необходимо знать правила, чтобы их нарушать, и это в полной мере относится к Ривзу Габрелсу и, само собой, к Адриану Белью и Роберту Фриппу.

Вы известны тем, что играете с очень разными гитаристами, которые часто никому не известны до работы с вами. Они вам сами подворачиваются под руку?

Да. (Смех.) Они сами подворачиваются. Мне просто очень везет. С другой стороны, я хожу и узнаю обо всем; мало что ускользает от моего внимания. Мне очень важно знать, что сейчас происходит в моей профессии. Я просто большой фанат современной музыки. Я хожу на все новые группы, чтобы увидеть, в чем их суть, как эти люди работают друг с другом. Я питаюсь чувством соревнования. Если я вижу что-то очень, очень хорошее, я автоматически говорю: боже, я могу сделать еще лучше…

— Роберт Фрипп был, пожалуй, единственным гитаристом, кого публика уже неплохо знала, когда вы с ним работали.

— Ну, во-первых, на Фриппа мне указали — это сделал сам Брайан Ино — как на человека, который готов работать над тем, чем мы с Ино тогда занимались, и которому это, наверное, будет интересно. [Ино] сказал: послушай, я очень много работал с Робертом, и он действительно умеет сотрудничать; он может по-настоящему увлечься тем, что мы делаем. Так что его на самом деле задействовал Брайан. (Смеется.) И Фрипп был захвачен работой с самого начала. В случае с Адрианом все получилось, [потому что] я пошел на концерт Фрэнка Заппы. Я был в бэкстейдже, смотрел из-за кулис, и когда ему не надо было играть, он все время уходил за кулисы и заговаривал со мной. Кажется, Фрэнк немного рассердился, потому что Адриан большую часть концерта болтал со мной за кулисами, спрашивал, чем я сейчас занимаюсь и есть ли шанс сделать что-нибудь вместе, потому что ему нравилось, как я работаю, и так далее. Так что с ним мы познакомились на концерте.

С Ривзом получилось очень необычно. Я шапочно познакомился с ним в туре 87-го года, потому что его жена Сара заменяла нашего заболевшего пресс-агента. Он был просто человеком, с которым я часто болтал, он хорошо разбирался в искусстве. У нас просто были некоторые общие интересы, да? Но Сара тогда дала мне кассету — или прислала ее вскоре после окончания тура, — и я положил ее к себе в багаж и сказал: послушаю, когда вернусь домой в Швейцарию. И потом я разбирал записи, которые получил во время тура, и нашел кассету Ривза. До этого я как-то упустил из виду, что он играет на гитаре, и меня совершенно поразили вещи, записанные на этой кассете. Я сразу позвонил ему и спросил, хочет ли он поработать со мной, хотя тогда у меня даже не было определенных планов. Но мне ужасно понравилось, как он играет, я подумал: родственная душа.

Я был очень рад найти его, потому что у меня тогда был в некотором роде творческий застой. Музыка перестала меня волновать. Я снова увлекся изобразительным искусством. Не думаю, что я перестал бы сочинять музыку, но я был почти готов уйти в тень. Я обязан Ривзу: он вернул мне чувство приключения и эксперимента. Я действительно очень благодарен ему. Когда мы собрали Tin Machine, он, так сказать, вытащил меня из моей норы. Для меня это был опыт освобождения — надеюсь, для нас обоих. Для меня точно. У меня появился стимул продолжать делать то, что, как я понял, мне нравится больше всего — делать более смелые вещи, чем то, чем я занимался между 84-м и 88-м годом. Это было очень тусклое, вялое, летаргическое время для меня. (Смеется.)

— Ривз записывался на альбоме Outside и играет в туре, но кроме того вы снова позвали Карлоса Аломара. Почему вы так решили?

— Я просто почувствовал, что с тем материалом, над которым мы работали, мне снова нужен очень сильный ритмический элемент. Наверное, я мог бы использовать сэмплы или синтезаторы, но Аломар делает это с таким чувством стиля, что я решил попробовать их совместить. Я не знал, сработаются ли они друг с другом, а я всегда беспокоюсь о том, как разные люди работают вместе. Так что когда мы заканчивали работу над Outside , я позвал Карлоса и Ривза вместе в нашу студию в Нью-Йорке, и Карлос записал партии ритм-гитары, кажется, в пяти песнях, но мне было важно, чтобы Ривз тоже там находился. Я увидел, что им обоим хватает широты души, чтобы ужиться друг с другом, и так я окончательно решил, что Карлос снова будет играть в моей группе. По-моему, Ривз и Карлос великолепно сочетаются друг с другом. Каждый из них автоматически нашел себе место в группе. Мне кажется, между ними не было особого соперничества. Может быть, был дух соревнования, но это не плохо, это даже хорошо. Собственно, так получается очень хорошая музыка.

— Как вы привлекли к проекту Outside Трента Резнора?

— У нас с Брайаном практически ничего не было заготовлено, когда мы пошли в студию. Я тогда увлекался группой The Young Gods, это три парня из Швейцарии [ см. «Groundwire», ноябрь 1995. — Ред. ]. Я знал их еще до того, как услышал Nine Inch Nails. На мой взгляд, у них были замечательные идеи: они брали кусок гитарного риффа, делали из него сэмпл и затем луп, и этот паттерн постоянно звучал в песне. Я стал думать: да, это мне очень нравится, я тоже попробую это использовать. Это очень интересная группа; мне хотелось бы узнать, что у них теперь происходит.

Когда я узнал Nine Inch Nails — главным образом, через интервью, — на меня произвело сильное впечатление, как они эволюционировали от своего первого альбома [ Pretty Hate Machine ] ко второму [ Broken ]. Они так быстро созрели — всего за один альбом; по-моему, это потрясающе. Уже по этому было понятно, что Трент не исчезнет с горизонта. И — на что обычно не обращают внимания — если вынести всю звуковую информацию за скобки, оказывается, что Трент очень хорошо умеет писать песни. Он пишет очень хорошую музыку. И, как и у большинства молодых групп, мимо него ничего не проходит; у него слышны все периоды истории рока, пусть они и скрыты за этой апокалиптической, постиндустриальной музыкой. В ней на самом деле есть и многоголосие, как у The Beatles, и много чего еще. (Смеется.)