Вячеслав Огрызко - Мир мой неуютный: Воспоминания о Юрии Кузнецове

Руководил семинаром у Юрия Кузнецова известный поэт Сергей Наровчатов, фронтовик. Он был знаменит не только пронзительными стихами о войне, но и редкой начитанностью. Сергей Сергеевич имел богатейшую, лучшую в Москве личную библиотеку. Он единственный в Литинституте ценил стихи Кузнецова.

На выпускном вечере между ними состоялся короткий разговор.

Вручая диплом ученику, Наровчатов спросил:

«— Куда вы теперь?

— Туда, откуда приехал. Больше деваться некуда.

— Провинция вас погубит. Придумайте что-нибудь, а я вам помогу».

— Чтобы устроиться на работу в Москве, нужна была хотя бы временная прописка. Как раз освободилось место консультанта по казахской литературе в Союзе писателей СССР. Пока подыскивали человека, какое-то время можно было там поработать. Словом, одна-единственная реальная зацепка. И Юра отправился к Наровчатову… — рассказывает Батима Жумакановна. — Сергей Сергеевич при нём позвонил Леониду Соболеву. Соболев сам пошёл к Воронкову, секретарю СП по оргвопросам. И тот внял ходатайствам классиков советской литературы — я стала консультантом, хотя и на время. Никто вокруг не верил, что у нас что-нибудь получится. Ведь, кроме всего прочего, надо было подыскать квартиру, где бы нас прописали. Но я нашла москвичку, которая согласилась помочь. А после просто повезло: из Верховного суда СССР попросили Союз писателей порекомендовать кого-нибудь на должность консультанта по переводам на языки народов Союза. Я знала казахский, киргизский, понимала по-азербайджански, по-туркменски, занималась славянскими языками. Короче, меня взяли…

Глазастые женщины из Верховного суда ничего по ней не заметили, а вот один работник всё же «раскусил» её.

— Не надо девчонку брать! — сказал кадровичкам.

— Но почему?

— Не видите, что ли? Она же беременна.

Но ему не поверили… Дочь Аня родилась в декабре. Лишь два месяца побыла с нею дома молодая мать — и на работу.

— До-о-лго мне этого не прощали, — говорит Батима Жумакановна. — Да и сейчас помнят, хотя прошло 30 лет.

В 1972-м от Верховного суда ей дали комнату в коммуналке.

А через пять лет уже Кузнецов получил квартиру от Союза писателей. К тому времени у него в Москве вышло две книги стихов и он прославился. И не только как поэт. Однажды ему дали слово на писательском съезде, ибо готовили в секретари, то бишь в литературное начальство. Однако Юрий Поликарпович, по своему обычаю, высказал прямо, что он думает о литературе в целом и о её творцах в частности. Вызвал бурю негодования и восторга. «Что вы сделали? — сказал потом Наровчатов своему бывшему ученику. — За пятнадцать минут своей речи вы приобрели столько врагов, сколько другому не приобрести за всю жизнь». Понятно, секретарём он не стал…

В 1977-м, когда давали жильё, а было оно самое обычное, Кузнецову сказали: подожди полгода, и получишь квартиру в писательском доме. На что поэт отрезал: «Жить с писателями? Ни за что!».

Так они и обитают в своей тесноватой квартире на Олимпийском проспекте. Но зато не замела поэта «густопсовая пыль Краснодара».

…А про историю с пропиской, когда Наровчатов попросил «придумать что-нибудь», в заметке Кузнецова всего одна фраза:

«Придумала моя жена, он дал первотолчок — и завертелась фантастическая ситуация, в результате которой мы стали москвичами».

В прошлом году литературная Москва отмечала 60-летие Юрия Кузнецова — «первого поэта России». Критик Владимир Бондаренко, осмысливая его путь, писал: «Ощущение трагичности обострилось в Москве, в буреломе событий, в жизни на пределе. Как бы ни любил поэт родную Кубань, как бы ни клялся ей в верности, но, думаю, не было бы той Москвы 60-х, 70-х годов, не было бы Кубы с острым предчувствием атомной войны, не было бы и соприкосновения Юрия Кузнецова с тем Олимпом, на который он оказался вознесён. Был бы обыкновенный традиционный неплохой поэт, не более».

Но у судьбы нет сослагательного наклонения. Как оно было, так и должно было быть.

Что такое быть женою поэта, знает только жена поэта. Будем ли мы лезть к ней в душу? Конечно, нет. Это неприлично и бессмысленно.

Первое, надеюсь, ещё понятно, хотя нынешний век, преуспевший в зомбировании, велит считать неприличным лишь непродажное. Второе… слава Богу, жизнь человеческая защищена невидимой бронёй. Душа, по счастью, неподглядна и неподслушна. Более того, она неразглашаема вполне. Даже самим человеком…

«По суровой требовательности Кузнецова и к себе, и как-то ко всем нам быть с ним повседневно не так уж и легко. А думаешь о нём часто и всерьёз. Да, это суровый человек, с тяжёлой правдой, и ухватившийся в творчестве прямо за земную тягу. Как он мог разменивать это на гладкость быта? Такова судьба всего существенного; отсюда и нелегкая судьба взявших на себя его, Кузнецова, повседневность», — говорит в юбилейных заметках писатель Сергей Небольсин.

Повседневность… Это тридцать лет совместной жизни Батимы Жумакановны и Юрия Поликарповича. Я об этом ничего не спрашивал… Только поинтересовался: какие стихи Кузнецова ей нравятся? И сразу же услышал: «Петрарка», «Четыреста», «Отцу космонавта», «Европа», «Федора», «Кубанка», поэма «Путь Христа» (над ней поэт продолжает работу)… Это, и сам голос, — сказали мне многое.

…Однажды я шёл на Поварскую, в Верховный суд, от Смоленской по Арбату и увидел напротив Дома-музея Пушкина новый памятник. В прошлом году его ещё не было. Карамельно-красивые, молодые, в бронзе, Александр Сергеевич и Наталия Николаевна смотрели через дорогу то ли на отреставрированный дом, где они провели первые после венчания месяцы, то ли на толпу прохожих и лотки, где торгуют живописными помалёвками, генеральскими мундирами, сувенирной дребеденью, боевыми орденами. Грустная картина… И зачем он, этот памятник? Чтобы ещё теснее валили по Арбату туристы?..

Перелистаем лучше книги. Поэзия — это душа жизни. А лирика — это душа поэта. Одновременно и неизменная, и непрестанно меняющаяся, как сама жизнь. Что сказали стихи — того и достаточно. Другого не надо знать.

Дочери Кате