Мариам Ибрагимова - Имам Шамиль

— Будь осторожен, — сказал чалдынец Шамилю. — Аргут умножил свои силы за счет сотен Аглар-хана и ополченцев чохского отступника Ибрагима-хаджи. Кроме того, несколько десятков лошадей волокут железные трубы на колесах, из которых стреляют железными шарами.

— Нам лучше не связываться с этим жирным донгузом [55] Донгуз — свинья. Аргутом, который знает местность и благодаря своей хитрости может провести самого шайтана. Мы выиграли сражение в Харачи, в наши руки попало много добра, может быть, ограничимся этим? — высказал свои мысли Инкау-хаджи.

— Нет, — возразил Шамиль, — не можем мы уподобляться детям, которые, вырвав сладости у других, убегают. Как можно бросить тех, кого отправили в город и окрестные деревни? Я не вернусь сам и не позволю никому уйти, оставив соратников в беде. То, что мы захватили в Харачи, слишком мизерно по сравнению с ожидающей нас вечной наградой на том свете. Я обязательно пойду на выручку Хаджи-Мураду, чтобы ударить по хвосту Аргута. А ты, Инкау, останешься здесь с Байсунгуром. Сюда должны прийти пушки из Дарго. В отряде беноевского наиба есть перебежчики, умеющие стрелять из пушек. Когда привезут орудия, пойдете в Танус, укрепите его, установите орудия где следует, большей частью — над дорогой, и приготовитесь к обороне.

Шамиль направился в Чалду. Аргутинского в селении не оказалось. Жители сообщили, что он ушел к Хунзаху рано утром.

Не останавливаясь в Чалде, имам стал подниматься к хунзахскому плато. Ему приходилось идти с боями, поскольку по обеим сторонам дороги Аргутинский установил посты, а кое-где сделал преграды.

Оттеснив мелкие отряды Ибрагима чохского и Аглар-хана, Шамиль поднялся на плато.

Мюриды, оставленные в крепости, узнав, что в Хунзах поднимается с большими силами Аргутинский, покинули крепость и присоединились к Хаджи-Мураду, который укрепился в городе.

Заняв крепость, Аргутинский стал быстро исправлять разрушения, оставив на позициях Аглар-хана и чохского штабс-ротмистра Ибрагима со всем ополчением.

Ночью Шамиль послал в аулы, расположенные около Хунзаха, трех лазутчиков к Газияву, Дибиру и Галбацу, чтоб они шли на соединение с отрядами имама.

На следующий день еще до восхода солнца все три наиба с отрядами соединились с силами Шамиля.

Противники стали друг против друга лагерем.

После полуденной молитвы Шугаиб подойдя к Шамилю, сказал:

— Разреши испробовать острие этой шашки.

Ичкерийский наиб оголил блестящее кривое лезвие, на котором было написано: «Пусть сердце, крепкое, как этот булат, станет нежнее шелка при виде раненого и беззащитного». Эту дорогую шашку с серебряной рукояткой, изображающей клюв орла, в ножнах тонкой работы кубачинских ювелиров, подарил Шугаибу сам Шамиль.

— Испробуй, только не горячись, помни, что ведущий не всегда должен быть впереди, иначе он не будет видеть, что делается сбоку и сзади. Если надежны свои, надо не забывать о коварстве противника. Аллах на помощь! — сказал имам.

Шугаиб вернулся к отряду. Рядом с ним расположил своих мюридов беноевский Байсунгур.

— Приготовься к атаке, — сказал Шугаиб соседу.

Шамиль приказал Галбацу и Газияву быть готовыми двинуться на помощь чеченскому отряду, сел на лошадь и стал наблюдать в бинокль с холма.

Развернутым фронтом, потрясая остриями сабель, с гиком и свистом понеслись чеченские всадники по равнине к земляному валу, возвышающемуся перед крепостью. Аглар-хан бросил в контратаку свои кавалерийские сотни. Но натиск чеченцев был настолько стремителен, что казикумухцы, словно по приказу, натянули поводья и повернули коней обратно, буквально на расстоянии десятка шагов от противника.

Напрасны были старания и чохского ротмистра. Всего лишь несколько минут слышался лязг скрещенной стали. Отступники были выбиты с позиций и обращены в бегство.

Преследовать их Шугаиб не решился, потому что через головы отступников полетели пушечные ядра с батарей Аргутинского.

Шамиль, на лице которого сияла мягкая улыбка, вдруг сорвался с места и помчался туда, где только что, вспыхнув как соломенный костер, погас бой.

— Слава аллаху! — воскликнул он, увидев живого, невредимого Шугаиба, который тащил на себе раненого двоюродного брата. Шамилю показалось, когда он смотрел в бинокль, что ичкерийского наиба выбили из седла. Он спешился и помог наибу унести раненого.

Имам послал приказ Хаджи-Мураду оставить город и начать отход вниз с наступлением темноты. К вечеру следующего дня отряд Шамиля достиг Тануса. Отдохнув в Танусе несколько дней, имам решил уйти к Куруде. Курудинцы были сторонниками имама. Расположившись лагерем возле селения, Шамиль стал возводить оборонительные сооружения. Имам ждал Аргута.

Однажды утром Шамиль услышал барабанный бой. Поднявшись на гору, он увидел странное шествие. Впереди ехали мужчины, за ними следовали всадницы, некоторые из них были с детьми. За женщинами двигалось множество навьюченных лошадей, ослов, быков. Замыкал шествие вооруженный отряд пеших.

— Кто они и куда идут? — произнес Шамиль вслух, не отрывая бинокля от глаз.

Когда караван приблизился, имам удивился еще больше, обратив внимание на пестрые, дорогие наряды всадниц. «Это не свадебное и не праздничное шествие, — рассуждал он. — И при чем тут зеленое знамя? Нет сомнения, что они мусульмане… Если это отступники, идущие в поход, зачем бы им понадобились представители слабого пола с младенцами?»

Наконец он заметил, как от едущих отделились десять всадников. Они спустились к реке. Увидев, что мост разрушен, перешли реку вброд.

— Инкау-хаджи, — сказал имам чохскому ученому, — возьми десятка два муртазагетов, поезжай навстречу, узнай, что это за люди и куда следуют.

Инкау через четверть часа привез радостную весть:

— Почтенный имам, готовься встречать гостей, это возвращаются наши из Элису вместе с Даниель-султаном, его родными, близкими, женами, детьми, имуществом.

Шамиль сел на коня и в сопровождении свиты выехал навстречу гостям.

В тот же день в курудинской мечети Даниель-бек, возложив руку на Коран, сказал:

— Даю слово отныне служить верой и правдой имаму Шамилю. Клянусь священным писанием в том, что объявляю газават и, если аллаху будет угодно, умру во имя торжества ислама.

Наутро семейства султана и его приближенных с обозом отправили в Дарго. Даниель-бек со своими воинами, мюридами Кебед-Магомы и устада остались. В Куруду прибыл и Хаджи-Мурад с отрядом и чиркеевским ополчением.

Поздно вечером, оставшись наедине с Шамилем, устад Джамалуддин-Гусейн сказал:

— Сын мой, что ты намерен здесь делать? Не собираешься ли воевать с гяурами?

— Ты не ошибся, учитель. Я жду Аргута. Если он не придет сюда из Хунзаха, мы пойдем туда, куда пойдет он, — ответил Шамиль.