Мариам Ибрагимова - Имам Шамиль

Большие богатства — драгоценности, которыми издавна славился аул, попали в руки мюридов, поскольку дома чохской знати были в основном расположены внизу и в центре аула. Увлекшись мародерством, мюриды ослабили натиск. Сотню за сотней бросал Даниель в верхнюю часть селения, но они, как и предшественники, считая дело сделанным, старались побольше захватить. На верхнюю окраину, где селились бедняки, с наступлением темноты никто не обращал внимания. Взять там было нечего. Жажда мести была заглушена радостью удавшейся наживы. Чохцам удалось скрыться. О них никто не сожалел, кроме Инкау, который был ранен в ногу, а потому не мог свести счеты с теми, кто его оскорблял и унижал в дни осады.

Наутро мюриды очистили дворы и помещения, забрав все, что могло пригодиться в хозяйстве, и подожгли Чох.

Даниель предал земле павших и дал отдохнуть своим воинам несколько дней. Затем двинулся к лагерю имама.

Узнав о судьбе Чоха и бегстве Аглара, Аргутинский, присоединив к себе часть, находившуюся в Хунзахской крепости, поспешил уйти, боясь, что Даниель с Хаджи-Мурадом отрежут ему пути в сторону Кази-Кумуха и вниз, к Шуре.

Оставив Хаджи-Мурада с отрядом в Аварии, имам с Даниель-султаном поехал в Дарго.

Через некоторое время и Хаджи-Мурад с родственниками и сватами прибыл в Гехи-Мартан. Прошел год после смерти Дурды. Теперь Хаджи-Мурад мог взять в жены чеченку Сану, и он еще до поездки в Гехи-Мартан заехал в Дарго, чтобы пригласить Шамиля на свадьбу в Хунзах. Но Шамиль, поблагодарив, отказался. В душе он был недоволен Хаджи-Мурадом. Убийство Дурды он считал делом его рук, потому что именно за день до убийства Хаджи-Мураду донесли, что Дурды собирается в Хунзах, чтобы отказать ему за неприсланный, но обещанный калым. Однако внешне имам не выдал своего недовольства, сославшись на неотложные дела.

В Дарго на имя Шамиля было получено письмо из Тифлиса от Абдурахмана согратлинского. Пленник писал имаму в стихах:

Шамиль никогда не забывал о пленных, предпринимая все возможные средства для их освобождения. Царские наместники знали, что он за одного своего давал двух, а то и трех русских пленников.

Письмо Абдурахмана растрогало имама. Прочитав его устаду Джамалуддину-Гусейну, Шамиль сказал:

— У нас есть два человека, грузинский князь и русский офицер, тоже знатного происхождения. Я надеялся, что мы обменяем их на моего сына и племянника или получим взамен много денег. Но теперь я обменяю их на Абдурахмана и Шахмардана, ибо лучшим богатством считаю умы ученых, от которых имел всегда пользы больше, чем от казны. Только надо будет предложить обмен военнопленными, не показывая противнику того, как дороги они нам.

— Правильно сделаешь, — одобрил устад.

Получив письмо Шамиля, Нейдгард ответил, что он согласен за двух пленных офицеров выдать только одного, Абдурахмана или Шахмардана.

Тогда Шамиль написал:

«Ты волен делать с моими мюридами все, что заблагорассудится. Держите их под арестом до скончания века. Даже если вы их расстреляете, смерть их никому не будет в тягость, ибо умирали лучшие — пророки, и нет смерти краше той, на которую идут ради аллаха, родины и народа».

Прождав некоторое время и убедившись в полном безразличии имама к судьбе плененных, Нейдгард отправил Шамилю второе письмо с согласием обменять двух ученых на двух офицеров.

В тяжелые для имамата дни приближенные Шамиля неоднократно предлагали, а учитель Джамалуддин-Гусейн настоятельно требовал, чтобы имам просил помощи у турецкого султана. Имам каждый раз отвечал:

— Разве они не знают, в каком затруднительном положении находимся мы в течение многих лет, воюя с Арасеем? Если бы султан был истинным мусульманином, он сам протянул бы единоверцам руку помощи. Не хочу я унижаться и просить у того, кто стремится к благам этого мира за счет захвата и угнетения, за счет слез и крови народа. Не верю я султанам и шахам, так же как и царям. И не нужно мне ничьей помощи, кроме владетеля всего сотворенного, особенно теперь, когда успехи сопутствуют нам как никогда с помощью благословенной руки, указующей пути.

— Я сомневаюсь, сын мой, в том, что русский царь сложит оружие и даст нам возможность наслаждаться течением мирных дней.

Шамиль ответил:

— Все, что исходит от аллаха, я воспринимаю без огорчений и радости в суете земной.

Вскоре после этого разговора устада с Шамилем в Дарго из Черкесии прибыл человек, который назвал себя Иззет-беем. Войдя к имаму и протягивая пакет, он сказал:

— Почтенный Шамиль-эфенди, вот письмо от ученого Хаджи-Юсуфа из Черкесии, у которого гостил Ибрагим-паша, посланный из Турции султаном Абдул-Меджидом.

Предложив посланцу сесть, имам, вскрыв пакет, стал читать:

«Мир и благополучие тебе, твоему дому, родным, близким, стране и народу! Достопочтенный имам Шамиль, великий из великих вилайета! Да будет неиссякаемой милость аллаха к тебе и тем, кто следует с тобой по истинному пути!

Наш светлейший из светлых, представляющий собой земную тень владыки миров, великий султан Абдул-Меджид, да хранит его аллах, изъявил желание помочь тебе как единоверцу в правом деле против общего врага.

Если ты имеешь желание изложить какое-либо дело или то, что у тебя на душе, его величеству султану, — пошли людей ко мне.

Да поможет нам всем аллах! И мир!

Верный слуга его превосходительства султана Абдул-Меджида Ибрагим-паша».

— Хорошо, — сказал имам, прочитав послание, — но, прежде чем дать ответ, я должен посоветоваться со старейшими, учеными. Ты располагайся в моем доме не как гость, а как хозяин. Когда решим, тогда напишем или отправим с тобой людей, которые устно доложат то, что мы решили.

На заседании Государственного совета многие ученые и наибы высказывались за установление отношений с султанством Турции. Устад предложил имаму, не ограничиваясь письменным ответом, послать делегацию в Стамбул.

— Я не против дружеских взаимоотношений с мусульманскими странами, — сказал имам в заключение, — но в искренность Абдул-Меджида не верю. Сомневаюсь в том, что он без какой-либо цели решил проявить благосклонность и предлагает помощь тогда, когда мы в ней не нуждаемся. Но я сделаю так, как вы сказали.

Устаду Джамалуддину-Гусейну, который знал турецкий язык, было поручено написать письма Ибрагиму-паше и султану.

«Имеющему благородные качества и высокое поведение хаджию Ибрагиму-паше. Да сохранит тебя всевышний! Поклон и добрые пожелания! А затем, как только мы получили твое письмо, улетели из наших душ заботы и печали, уступив место радости. В своем письме ты сообщаешь и показываешь искреннее намерение свое и светлейшего султана Абдул-Меджида.