Мариам Ибрагимова - Имам Шамиль

Он представил себе, с каким ужасом отшатнулся бы от него отец и все остальные, если бы увидели этот крест. Он не расстанется с ним до конца своих дней, и не потому, что отрекся от аллаха и верит в христианского бога, нет, он видит в нем благородный металл, недоступный ржавчине, которым навечно припаяно его сердце к России. Умер царь, неужели все кончено и для него? Как поведет дело в стране наследник Александр? Его он знал близко, хорошо. Покойный император только их двоих часто брал с собой на прогулки по Неве и на охоту. Саша обращался с ним как с другом, как с равным.

В маленькое окошко заглянули первые косые лучи солнца. Джамалуддин встал, умылся, отряхнул черкеску, торопливо вышел из комнаты. Он пошел к Гамзату. Гамзат не спал. Джамалуддин молча, в скорбной позе, стал посреди комнаты. Остановив на нем большие, горящие лихорадочным блеском глаза, Гамзат спросил:

— Что-нибудь случилось?

— Да, Россию постигло страшное горе, — ответил Джамалуддин.

Гамзат привстал, опираясь на локти, тяжело и часто дыша, он прошептал:

— Неужели пал Питер?

— Нет, не пал град Петра, умер император, — упавшим голосом ответил Джамалуддин.

— Боже мой, да разве это горе для России? Наверное, полстраны ликует, — воскликнул Гамзат.

— Ты сошел с ума! Как можно, побойся греха, ты ведь тоже офицер его службы, присягал императору в верности…

— Чего мне бояться греха, если твой император — самый большой грешник, не боялся бога, а веру во мне, как и в миллионах других, убил сам деспот.

— Что он сделал тебе худого?

— Что сделал? — с возбуждением повторил Гамзат. — Он отнял у меня родину, мать, отца, лишил детства, здоровья. Превращенного в сухие мощи, вновь бросил меня сюда, разве этого мало? — Больной говорил быстро, задыхаясь, из глаз сыпались искры гнева.

— Но ведь он вернул нас по требованию моего отца. В его лице ты должен видеть русский народ.

— Нет, милый братец, его я рассматриваю обособленно, отдельно от русского народа. И ты не имеешь права судить о нем по тому, как он относился к тебе. Я прожил в России на год больше тебя, только жил в гуще народа. Ты, воспитанник пажеского корпуса, ничего не знаешь о царе, ничего не видел. Тебя учили играть на фортепьяно, болтать по-французски, английски. Когда ты учился в кадетском корпусе, тебе разрешали посещать итальянскую и французскую оперу во дворце, приглашали на балы. По воле императора ты оказался в его личной охране. Только мне было непонятно, почему самодержец перед началом войны с Турцией упрятал тебя в Польшу. Но опять-таки, поручику уланского полка при дворце цесаревича — великого князя Михаила в Варшаве жилось неплохо. — Тяжело дыша Гамзат продолжал: — А я, как и многие, знал серые стены приюта, затем казармы с нескончаемой муштрой, но зато в гуще простого народа, ближе к земной жизни, с печалями и горестями. — Больной снизил тон, задумался.

— Неужели там у тебя не было радостей, светлых минут? — спросил Джамалуддин.

— Были, но они дарованы не царем-батюшкой, а добрыми людьми России, такими же многострадальными, как и я. Ты, живя в России, за малым, личным не увидел большого, общего.

— Что под этим подразумеваешь, Гамзат?

— Россию, Польшу, Австрию, Кавказ, раздавленные жандармским сапогом Николая. Подразумеваю декабристов — лучших сынов империи, вздернутых на виселицы, загнанных в Сибирь.

Речь Гамзата оборвалась внезапным приступом резкого кашля. Он выплюнул в таз кровавую мокроту и, обессиленный, упал на подушку.

— Успокойся, брат мой, зачем же так волноваться и переживать. — Джамалуддин сел на край тахты, взял воскообразную, костлявую руку Гамзата: — Не брани меня, не осуждай за то, что я не в силах заставить себя ненавидеть человека, который заменил мне отца, только потому что он ненавистный многим царь.

— Ты прав, Джамалуддин, я вовсе не осуждаю тебя, ты не виноват в том, что царь хотел стать твоим крестным отцом. Только странно, что в холодном сердце деспота вдруг проснулись горячие чувства любви к детищу врага. Но почему он не разрешил тебе жениться на благородной девице Олениной, дочери орловского помещика?

— Гамзат, зачем касаешься моей раны? Очень жестоко с твоей стороны, я ведь просил тебя не говорить о ней…

— Прости, Джамалуддин, ради аллаха, говорю без злобы, в сердцах болтаю вздор. — Больной, устало закрыв глаза, умолк.

— Не осуждай и его, покойника, — тихо заговорил Джамалуддин. — И ты на его месте, может быть, делал бы то же самое. Всякий царь заботится о силе и мощи своего государства. Каждый стоящий у власти хочет удержаться и вынужден бывает иногда прибегать к тайным коварным приемам и открытым мерам путем принуждения, а иногда, чтобы подчинить непокорных, прибегает к мерам насилия. Ты думаешь, мой отец, твой родной дядя, не прибегал к тем же мерам? Только масштабы действий у них поменьше, незаметнее…

Восточная война неожиданно приняла грозный оборот — частный спор с турками превратился в неравную борьбу России против соединенных сил Европы.

Первой заботой вступившего на престол императора Александра II было стремление положить конец войне. Успехи кавказских войск на малоазиатском театре принудили турок оставить мысль о противодействии русскому оружию на этом участке. К тому же Англия, осознав свою второстепенную роль в Крыму, склонилась к миру. Падение Севастополя после неслыханной в истории войн защиты и успехи союзников на Черном море вполне удовлетворили Наполеона III.

Император Франции — руководитель тогдашней международной политики — открыл переговоры с Россией. 18 марта 1856 года на конгрессе в Париже был подписан трактат о мире. Этим договором был нанесен чувствительный удар русской национальной политике. Он сводился к лишению права России вмешиваться во внутренние дела Турции. Государство Османов впервые после полуторавековых поражений вышло победителем, вернее — союзником победителей, и было приобщено к европейским державам.

Трактатом также была установлена нейтрализация Черного моря с ограничением числа судов и военных арсеналов на берегах. Севастополь был возвращен России, но завоеванные русскими Карский и Баязетский санджаки были отобраны. Вообще говоря, парижский трактат положил предел политическому превосходству России на Ближнем Востоке, которое она приобрела по Кучук-Кайнарджийскому договору в 1774 году.

Постоянно напряженное положение на Кавказе очень дорого обходилось русскому государству. Более полувека тянулась своеобразная Кавказская война. Поэтому, по окончании восточной кампании, наряду с внутренними реформами в государстве Александр II решил обратить особое внимание на Кавказ. Наместнику, командующим войсками линий и генералам, прежде служившим в горах, он предложил составить проекты, предусматривающие окончательное замирение горцев Дагестана, Чечни и Черкесии. Из многих представленных проектов император остановился на проекте генерала князя Александра Ивановича Барятинского, имевшего опыт в этих делах. Барятинский знал и изучал Кавказ со всеми особенностями разноплеменных народов.