Мариам Ибрагимова - Имам Шамиль

Петербург медленно сбрасывал с себя ледяные доспехи. Дыхание лютой северной зимы становилось слабее. Зимний дворец, окутанный в густой вечерний туман, казался погруженным в дремоту. Темно и тихо было в царских покоях. Только в нескольких окнах, обращенных на Неву, виднелся свет. Это были окна кабинета молодого императора Александра II.

В просторной, строго меблированной комнате ярко горел камин. Царь, в длинном теплом халате, в домашних туфлях сидел за письменным столом. Рядом, полуразвалившись в широких креслах, сидел человек в генеральском мундире. Он был среднего роста, худощав, с приятными правильными чертами лица, мужество которого особенно подчеркивал шрам во всю правую щеку. Коротко стриженная мягкая бородка с золотистым отливом двумя клиньями расходилась в стороны. На вид он казался гораздо старше царя. Небрежная поза подчеркивала близость генерала к царственной особе. Это был князь Александр Иванович Барятинский. Император говорил ровным, спокойным голосом. Во время коротких пауз его длинные белые пальцы тихо барабанили по зеленому сукну письменного стола.

— Коренные преобразования… Легко сказать… Ты помнишь, сколько толков вызвал последний мой приказ об освобождении петропавловских узников?

Генерал кивнул.

— Указ о запрещении телесного наказания даже митрополит Московский встретил с возмущением, не удивительно ли? На очереди ликвидация военных колоний. Надо решать вопрос и об отмене набора рекрутов на долгосрочную службу. Но в первую очередь надобно покончить с делами Кавказа. Я изучил и одобрил твой проект. Но прежде чем начать действия, необходимо пойти на переговоры с Шамилем. Там Джамалуддин. Покойный батюшка возлагал на него большие надежды. Может быть, за это время ему удалось повлиять на отца. Да и сам Шамиль в конце концов должен понять бесперспективность дальнейшей игры.

— А если он не понял, не поддался влиянию Джамалуддина и не согласится на мир? — спросил Барятинский.

— Тогда начинай действовать. Твои права и полномочия никем не будут ограничены.

— Задача сложная, — сказал генерал, подтянув ноги и приподнимаясь.

— Вашим предшественникам было не легче, и все же им удалось привести в повиновение многие племена, — ответил Александр II.

— Я считаю излишними чрезвычайные меры, — сказал Барятинский.

— Согласен, ибо не сомневаюсь в том, что излишне патриотические убеждения Ермолова привели к тому, что в течение многих лет нам не удается восстановить спокойствие в Чечне, Дагестане и на Черноморском побережье Кавказа. Быть может, мне как государю не приличествует говорить об этом, но я позволяю себе это, зная, с кем и для чего говорю.

Барятинский продолжал:

— Надо учесть еще то обстоятельство, что во времена Ермолова подавление возникших волнений не составляло трудностей. Горцы тогда не знали, что такое регулярный строй. В те времена достаточно бывало одного пушечного выстрела, чтобы вызвать смятение среди них. Зачастую отряды, высланные к мятежникам, одним только видом могли восстановить спокойствие. Тогда между горцами не было единства.

— Мне кажется, настоящее единение их относительное, — возразил император. — С тех пор как фельдмаршал князь Воронцов изменил политику, ему удалось привлечь на свою сторону имущую прослойку населения гор, и особенно владетелей — шамхальство, уцмийство, ханства: Дербентское, Казикумухское, Кюринское, Мехтулинское и других, — которые стали теперь нашей надежной опорой на Кавказе.

— Безусловно, — согласился Барятинский.

— Польза от них очевидна. Сохраняя за владетелями власть на местах, через них мы можем проводить все необходимые меры. Выставленные ими дружины милиции и ополчение благодаря знанию местности, языка, быта, нравов и обычаев оказывали и могут оказать нашей армии незаменимую услугу. И еще важно учесть то, что они способствуют разобщению населения во вред стараниям имама. Если бы не бездорожье, успехи нашего войска в горах были бы значительны.

— Понимаю, надо расквартировывать регулярные силы на захваченных участках, обеспечивая продовольствием и всем необходимым, не отходя на зимние квартиры, как это делалось прежде, а для этого нужны дороги, — согласился император.

После некоторого молчания Барятинский, подняв взор, спросил:

— Тринадцатая и восемнадцатая дивизии остаются на Кавказе и отдаются в мое распоряжение?

— Да, — ответил царь.

Барятинский сказал:

— Итак, Рионский край я обращаю в Кутаисское генерал-губернаторство, придав ему шесть отдельных батальонов. Основные силы распределяю между четырьмя намеченными отделами: девятнадцатую пехотную дивизию — на правое крыло кавказской линии, двадцатую пехотную дивизию — на левое крыло линии, двадцать первую — в Прикаспийский край и Дербентскую губернию. Кавказскую гренадерскую дивизию придаю лезгинской кордонной линии, Джаро-Белоканскому округу. Части тринадцатой и восемнадцатой дивизий, казачьи полки и прочие войска распределю сверх указанных сил по отделам. Значит, — продолжал Барятинский, — первоначально все действия будут направлены на Восточный Кавказ, одновременно с трех сторон.

Александр II, утвердительно кивнув, ответил:

— Благословляю!

Барятинский поднялся. Александр II пожал ему руку, затем, обняв старого товарища, воскликнул:

— Бог в помощь! Счастливого пути!

Слегка прихрамывая, новый командующий Кавказской армией пошел к выходу.

22 июля 1856 года последовал высочайший указ о назначении князя Барятинского наместником Кавказа. Слух об этом дошел и до резиденции имама. Когда Шамилю назвали имя и фамилию нового царского ставленника, он, вызвав к себе сына Джамалуддина, спросил:

— Правительством неверных предводителем царских войск в нашей стороне назначен новый генерал. Его зовут так же, как молодого царя — Александром из рода Барятинских. Ты слышал о нем или знаешь его?

— Да, отец, я хорошо знаю этого человека.

— Тогда расскажи, какого он рода, что собой представляет, в каком возрасте?

— Лет ему должно быть около сорока пяти. Он старше императора, но, несмотря на разницу в возрасте, с юношеских лет он был в большой дружбе с наследником и обращался с царевичем на «ты». Отец его — русский князь. Мать была дочерью германского посла Сейн-Витденштейна. Ему дали хорошее образование — светское и военное. Он много лет служил на Кавказе, участвовал в Даргинской экспедиции с Воронцовым. Где-то около Анди был ранен в ногу, за что был награжден и повышен в звании. При штурме Гергебиля командовал кабардинским полком. За отличие в боях за эту крепость был удостоен звания генерал-майора и приглашен в царскую свиту.

— Значит, это матерый волк, знающий ходы и выходы наших кошар… Ничего, мы и с ним померимся силами, пока целы рога и шкура крепка, — сказал Шамиль, поднимаясь с ковра. Он вышел из комнаты через дверь, ведущую в мечеть. Джамалуддин с беспокойством посмотрел ему вслед. Отец все время уклонялся от откровенной беседы с ним. Их встречи бывали коротки и носили не родственный, а полуофициальный характер. У Джамалуддина появлялась робость, которую он не испытывал даже при общении с императором.