Мариам Ибрагимова - Имам Шамиль

Через кунацкую Джамалуддин вышел в коридор и здесь столкнулся с Гамзатом, который, почувствовав себя лучше, стал подниматься, ходить. Высокий, сутулый, с нездоровым румянцем на восковом лице, он казался возбужденным.

— Слышал новость? — спросил он Джамалуддина.

— О Барятинском?

— Да.

— Отец только что сообщил, интересовался новым наместником.

Оба вошли в комнату, сели на тахту.

— Этого следовало ожидать. Воронцов слишком стар, чтобы довершить начатое Ермоловым, — стал говорить Джамалуддин. — Заслуги фельдмаршала нельзя не признать. Несмотря на неудачную Даргинскую экспедицию, вначале он многое сделал. Живя в Питере, я знал обо всем, что делалось на Кавказе. Воронцов восстановил русскую власть в прибрежном Дагестане, обезопасил лезгинскую и чеченскую линии, поставив ряд укреплений. Докончил лобинскую линию, начал белореченскую, взял Гергебиль, Салты, Чох, прорубил много просек, проложил дороги, то есть упрочил на Кавказе власть царя.

— Его система ничем не отличалась от системы Ермолова, — заметил Гамзат.

— Ты не прав, друг мой, — возразил Джамалуддин. — Система Воронцова заметно отличалась от беспощадной жестокости, граничащей с самодурством, системы Ермолова, движущей силой которого были меч и огонь. Воронцов относился более мирно к горцам.

— Какого ты мнения о Барятинском? — спросил Гамзат.

— Александр Иванович — человек разностороннего ума, очень энергичный, решительный. Представь себе, что он в юности писал неплохие стихи. Смолоду приобрел славу отчаянного храбреца.

— Рубака, гуляка, питерский повеса и кутила, — с улыбкой добавил Гамзат.

— Грешки молодости, свойственные многим светским людям, присущи и ему, — согласился Джамалуддин и продолжал: — Я знаю его с времен, когда он служил в Петрограде в лейб-гусарском полку. Он часто посещал царевича Александра, и не столько из-за интереса к наследнику, сколько из-за царевны Ольги. Тогда у гусара Барятинского еще не было шрама на лице. Он был красив и смел и не без основания слыл донжуаном. Ему удалось увлечь Ольгу. Их отношения, кажется, зашли слишком далеко. Узнав об этом, император решил разлучить влюбленных. Красавец гусар был сослан на Кавказ, где и сделал карьеру.

Новый главнокомандующий прибыл в Тифлис. Многие ветераны кавказских битв, лично знавшие Барятинского, искренне обрадовались. Сразу после прибытия нового наместника из его канцелярии в Новое Дарго пришло сообщение о том, что к имаму из Тифлиса следует курьер по особо важным поручениям, которого надобно встретить у границ имамата и проводить до Шамиля.

Две сотни муртазагетов во главе с Гаджи-Али были высланы к Мичику. Пакет, доставленный Шамилю курьером, с пятью сургучными печатями по углам и в центре, действительно имел внушительный вид. Шамиль осторожно вскрыл конверт, развернул лист глянцевой бумаги с государственным гербом и, внимательно поглядев на убористый почерк, передал Даниель-беку.

— Читай, здесь написано по-русски, — сказал он.

Даниель-бек, пробегая глазами по строкам, стал переводить:

«Почтенный Шамиль — сын Доного, имам Дагестана и Чечни! От имени его величества императора всея России Александра II спешу исполнить высочайшее поручение. Прежде чем начать вооруженные действия против вас, его императорское величество считает своим долгом предложить вам заключить с нами мирный договор. Если последует ваше согласие, после скрепления договора подписями и печатями мы обязуемся разрушить все укрепления и вывести из страны русские войска. Лично вы как имам будете возвеличены, отмечены высочайшими наградами и будете оставлены управлять Дагестаном и Чечней под началом царского правительства. Ответ на данное предложение прошу выслать в письменном виде.

Наместник Кавказа князь Барятинский».

Шамиль ознакомил членов Государственного совета с посланием Барятинского. Никто из присутствующих советников и ученых не согласился на заключение мира.

— Я тоже такого же мнения, как и вы, — сказал Шамиль. — Поистине русские цари приятны речами, богаты деньгами, с ними, может быть, легко сначала, но тяжело после. Мы ответим отказом, уповая на аллаха.

В ответном письме Шамиля было сказано:

«Достойный сардар! После многих столкновений и сношения с вами мы не верим царским ставленникам и самому царю, ибо те, с которыми мы имели дело, изменяли своим клятвам и обещаниям, а вы есть их последователь. Что касается личности имама, — может ли он, осуждавший и наказывавший отступников, добровольно склониться к тому, в чем обвинял других?

Меджлис имамата».

К удивлению присутствующих, Даниель-бек, бывший царский генерал, отказался поставить свою подпись под ответным письмом. С некоторых пор отношения Даниель-бека с Шамилем стали натянутыми. С того времени как он выдал свою дочь Каримат за среднего сына имама Гази-Магомеда, формы его правления изменились. Он стал груб и высокомерен в обращении с мюридами и простым народом, допускал в порывах гнева рукоприкладство, облагал подвластных непомерными налогами, обуреваемый страстью к обогащению. Когда это стало известно Шамилю, он вызвал его и подверг осуждению поведение не в меру старательного наиба. С того дня Даниель-бек считал себя оскорбленным.

Когда секретарь поднес Даниель-беку письмо на подпись, он, в отличие от остальных, не взял пера. Члены меджлиса тотчас встали, чтобы оставить наедине наиба и Шамиля.

— Чем объяснить твое несогласие с остальными? — спросил Даниель-бека Шамиль.

— Я много думал и пришел к выводу, что нам лучше пойти на мир с царем. Не все цари и не все люди одинаковы, и может быть, Александр II не изменит своему слову.

— А мне известно, что владетели трона не считают зазорным отступать от обещанного или изменять слову, данному низшим по сословию и особенно иноплеменным.

— Может быть, — согласился наиб, — они допускают это по отношению к отдельным людям, но в данном случае, когда будут договариваться представители большого государства с малым, на мой взгляд, подвоха не должно быть.

— Значит, ты за мир с гяурами? — спросил Шамиль.

— Да, имам, если на это пошел султан государства Османов, почему бы не пойти и нам…

Шамиль задумался, затем, тряхнув головой, решительно сказал:

— Нет, я останусь верным пути, по которому шел с юных лет до седин. Не запятнаю совесть, не уроню честь.

После окончания Крымской войны Шамиль не предпринимал никаких действий. На дагестано-чеченских пограничных линиях тоже наступило затишье. Имам занимался большими делами своего маленького государства, связанными с будущей войной, разрухой и неурожаями — последствиями войны недавней. Он стал больше уделять внимания дому, детям, но особенно Джамалуддину и Гамзату, от которых узнавал о происходившем в России.