Мариам Ибрагимова - Имам Шамиль

— А я думаю, не следует этого делать, и вот почему: если ты, видный человек, соглашаешься на это, то кто из простых жителей впредь сможет отказать в том, что потребуют гяуры? Если откажешь, никто из сельчан не осмелится послать.

Староста не возразил.

— Проще будет, — продолжал имам, — отговориться, сказав, что его солдаты ранее, а после них ансальцы, вырубили все.

Когда староста передал людям слова имама, они остались недовольны, а кто-то сказал громко:

— К чему и над кем возноситься в то время, когда мы не в силах защитить от гяуров даже своих жен?

Настроение у имама было подавленное. Люди его родного села не хотели повиноваться. Жесткие меры воздействия могли привести к открытому сопротивлению, а это было бы равноценно поражению. Он сидел в раздумье в доме покойного друга своего, первого имама Гази-Магомеда, как вдруг услышал во дворе цоканье копыт. Шамиль поднялся, выглянул. Там привязывал коня к столбу незнакомый человек.

— Мне нужен имам Шамиль, — сказал приезжий, обращаясь к нему.

— Он перед тобой.

Незнакомец почтительно заулыбался, протягивая руку.

Шамиль повел его в дом. Усаживаясь на полу, приезжий сказал:

— Я казикумухский купец, зовут меня Муса. — Говоря это, он снял папаху, вынул из подкладки свернутую бумагу и протянул ее Шамилю: — Это тебе письмо от шейха Джамалуддина-Гусейна.

«Мир тебе, всем родным, близким! — писал учитель. — Благополучие дому! Сын мой, узнав о постигшем тебя несчастье, огорчился. Молю аллаха, чтобы не было худших огорчений. Не горюй, птицы гнезда строят быстро. К великому сожалению, не могу всего изложить в письме, душа диктует, разум отвергает. Но хочу посоветовать одно: покинь Гимры, переселись в Ашильту. Да поможет тебе в этом аллах. Готовься, ибо готовятся противники…

Преданный Джамалуддин-Гусейн» .

Имам немедленно отправил к ашильтинскому наибу человека. К вечеру следующего дня оттуда явились пятнадцать мюридов. Никто, даже родственники, не знали о намерении Шамиля. Только жене он велел, не говоря никому, собрать пожитки. На рассвете несколько оседланных коней стояло во дворе. Ашильтинцы, взвалив на плечи домашний скарб, вместе с имамом и его семьей покинули Гимры.

Через некоторое время после переселения Шамиля в Ашильту дозорными на ашильтинской дороге был задержан неизвестный, который назвал себя Басыром, сказал, что он мастеровой — плотник, идет в Ашильту на заработки.

Дозорные сначала обыскали хурджины плотника, затем один из них снял с головы Басыра папаху и подпорол подкладку. Во все времена в горах местом хранения передаваемых писем и секретных бумаг, адресованных кому-либо, служило дно папахи. Дозорный извлек сверток. В нем был белый, похожий на муку порошок.

— Это что? — спросил один из дозорных.

— Лекарство от болей в животе, — ответил Басыр.

— Ты здесь допрос не учиняй, веди к имаму, — сказал второй дозорный.

Басыра повели в Ашильту.

На вопросы Юнуса, который присутствовал в доме имама, задержанный ответил то же самое, что и дозорным. Но все же обнаруженный у неизвестного порошок вызвал подозрение. Юнус, Ахвердиль-Магома и другие нюхали, пробовали порошок на палец, но взять щепотку на язык никто не решался. А Басыр убеждал всех, что это на самом деле средство от болей в животе.

Тогда Юнус послал за своим тестем Мардахаем. Когда тот явился, Юнус сказал ему:

— Ты, Мардахай, человек городской, больше разбираешься в товарах, скажи, пожалуйста, что это такое?

Мардахай внимательно рассмотрел, понюхал, смочил слюной порошок, отсыпав немножко на ладонь, затем, покачав головой, ответил:

— Трудно сказать, что это такое. Тот, кто его принес, знает лучше меня.

— Этот человек утверждает, — сказал имам, указывая перстом на Басыра, — что это лекарство от болей в животе.

— Ну тогда пусть он съест его, — предложил Мардахай.

Решение мудрого охранника имамовской казны все посчитали правильным и предложили задержанному съесть порошок.

Но тот стал отказываться, говоря, что сейчас у него живот не болит и незачем зря расходовать порошок.

Тогда имам строго предупредил:

— Мы сомневаемся в том, что это целебное средство, а не яд. Нам кажется, что ты явился сюда не для заработка, а с недобрыми намерениями. Если это средство безвредное, в доказательство своей правоты и невиновности съешь его, иначе мы свалим тебя и насильно всыпем в рот.

Неизвестный забеспокоился, заметался, продолжая уверять, что употреблять это средство при отсутствии болей нельзя, оно может повредить, что он лучше уйдет из Ашильты.

Но имам был неумолим. Обратившись к своим, он приказал:

— Всыпьте ему в рот, раз не хочет съесть сам.

Мюриды схватили несчастного, одни скрутили руки, другие стали раскрывать ему рот.

— Я все расскажу, ради аллаха — не делайте этого! — взмолился мастеровой.

Когда его отпустили, он, потупив взгляд, тихо произнес:

— Это действительно яд.

— Для чего ты его нес сюда и кто его тебе дал? — спросил Юнус.

— Дал порошок эрпелинский кадий.

— Для чего? — повторил вопрос Юнуса имам.

— Для того, чтобы отравить тебя, — ответил задержанный.

— За что? Ведь я ему ничего плохого не сделал.

— Не знаю, за что, но, по-моему, он не один, а вместе с кадием араканским решил это сделать. Тот часто навещал нашего кадия и о чем-то подолгу с ним шептался.

— Сколько же они тебе заплатили? — спросил имам.

— Десять туманов, обещали еще дать двадцать, если я сделаю дело.

— Слишком дешево оценили они жизнь нашего имама, — сказал Юнус. — Я дам тебе сто туманов, если ты согласишься убрать таким путем с этого света обоих кадиев, благословивших тебя на подлый поступок.

Басыр молчал, почуяв неизбежный конец. Не хотелось ему умирать. Он проклинал в душе кадия и себя за то, что польстился на деньги.

— Что с ним делать? — спросил Ахвердиль-Магома имама.

— Отпустите, пусть идет с богом, — ответил имам.

Басыр не поверил своим ушам, он думал, что Шамиль решил пошутить, посмеяться над ним перед казнью, потому стоял в нерешительности.

— Иди, ты человек простой, неученый, а потому слепой, как крот. Сам не знаешь, что делаешь, — сказал Шамиль.

— Не мешало бы всыпать ему хотя бы десяток плетей по тому месту, откуда ноги растут, — предложил Ахвердиль-Магома.

— Зачем? Если он не глуп, будет наказан угрызениями совести, а если дурак, ни плети, ни прочие меры устрашения не помогут.

Басыр упал на колени перед имамом:

— Отец мой, прости ради аллаха, клянусь тебе небом и всеми святыми, никогда не забуду твоей доброты и скорее умру сам, чем причиню не только тебе, но даже худшему из твоих людей какой-либо вред.

— Хорошо, что ты устыдился, понял, что нельзя действовать слепо, идя на сделки за деньги с людьми подлыми. Ступай и занимайся лучше своим ремеслом.