Аманда Лир - Дали глазама Аманды

Я услышала скрип угля по бумаге и комментарии Дали.

— Эта линия бедра очень красива. Это хорошо, что кость так выступает. Это божественно! Впрочем, Гала считает, что я слишком часто говорю «божественно». Она говорит, что у меня просто мания превосходной степени. Вы уже заметили, что я часто говорю «колоссально».

Я не выдержала и улыбнулась.

— Не смейтесь, малышка. Мне нужно еще дорисовать уголки ваших губ. Ваш рот нежный, нежный…

Он процитировал Гарсиа Лорку.

— Ну вот, почти готово. Беа мне сказал о вас утром: «Это стрекоза!». Это необыкновенно, правда? Забавно, но он иногда проявляет удивительную чувствительность. Он угадал, что вы благостное существо, легкое, как дуновение ветра… От ваших глаз ничего не может укрыться. Посмотрите, какой красивый рисунок!

Это был почти эскиз, и я сказала себе, что мой преподаватель в Академии искусств его бы обязательно раскритиковал: вялые линии, непропорциональные ноги, скороспелое художественное решение… Но все это, конечно, не помешало бы продать эскиз какому-нибудь американскому любителю.

— Вам нравится? Я его назову «Сон Гипноса». Гипнос — бог сна, как вы знаете.

— Но, по-моему, Гипнос — мужчина, — робко возразила я.

— Он бог. И поэтому не имеет значения, мужчина он или женщина. Вы знаете, что я за смешение полов. Мой идеал красоты — греческий Гермафродит, божественное существо. Из вас вообще мог бы выйти хорошенький мальчик. Мы видели одну девушку в Нью-Йорке, такую красивую, что Гала не заметила, что это был переодетый юноша. Гала не хотела в это верить, и мне пришлось попросить его раздеться. Когда Гала увидела его «лимузин», она широко раскрыла свои беличьи глазки, это было забавно!

— Что это такое, «лимузин»? — спросила я удивленно.

— Да, я и забыл, что не объяснил вам этого. Вы должны знать, что мои придворные имеют свой собственный словарь для обозначения некоторых вещей. Например, вместо слова «член», кстати очень вульгарного, мы говорим «лимузин». Это уже гораздо приятнее. Вместо «заниматься любовью» мы говорим «строчить на швейной машинке». Это не только образное выражение, но и достаточно точное. Когда люди занимаются любовью, можно сказать, что они «строчат на швейной машинке».

Дали больше не просил меня позировать ему, и я морально приготовилась к отъезду. По этому случаю он пригласил меня на обед вместе с только что приехавшей Людовиком XIV. Маленькая летняя столовая примыкала к внутреннему дворику. Она была полностью занята железным столом в форме подковы, покрытым блестящим шифером. Громадная морда носорога, набитая соломой, висела над окном, выходившим на море. Я чувствовала себя немного не в своей тарелке, и Дали забавляло мое беспокойство. Он посадил меня слева от себя, напротив — Людовика XIV. Гала сидела справа, около друга Людовика XIV, юноши с призрачной красотой, невероятно тощего, которого Дали тут же окрестил морским коньком. Два великолепных посеребренных канделябра со свечами, цветами из воска, и к тому же перевитые лентами, украшали стол. Воск таял, и горячие капли стекали на листы бумаги, которые Артуро заботливо постелил под ними. Стекая, каждая капля издавала легкий звук, который был лейтмотивом этого обеда.

Гала, как обычно, ничего не ела. Она обращалась по-каталонски к Артуро, который часто смеялся. Она нарочно демонстрировала свое презрение к гостям. Дали попытался сгладить неловкость:

— Вы слышите, как она хорошо говорит по-каталонски? Никто бы не сказал, что она русская, моя olivona. Она разговаривает с Артуро, как настоящая крестьянка.

— Но я и есть крестьянка! — отвечала Гала. — Я не принадлежу к этим дворянчикам, которых ты пригласил сегодня!

— Что вы сказали?! — Людовик XIV приняла обиженный вид. — Вы это обо мне?

— Конечно о вас! — не унималась Гала. — Дали всегда приглашает фальшивых принцесс и рыцарей, которые на самом деле только мелкие служащие. Я же предпочитаю фальшивым дворянам подлинных простолюдинов!

Дали объяснил мне, что эта манера нападать на людей была вызвана застенчивостью Галы и, сверх того, ее комплексом по отношению к знаменитым или очень красивым женщинам, которые ее окружали. Она всегда сеяла ужас на светских обедах. Однако, если она и критиковала фривольность Людовика XIV, то все же любила Короля-Солнце. Эта дама развлекала Дали, а самым главным для Галы было счастье ее мужа.

После домашней колбасы на закуску последовал шедевр Пакиты, поварихи: омар в шоколаде. Дали прекрасно осознавал эффект, производимый этим блюдом, и приказывал его приготовить каждый раз, когда хотел эпатировать только что завербованного придворного. Контраст соленого и сладкого был так притягателен, что я несколько раз брала себе добавку. Гала краешком глаза следила за мной:

— С ума сойти, сколько она ест! — заметила Гала. — Нужно будет в следующий раз спрятать от нее съестное, иначе нам ничего не останется. А я-то думала, что вы, хиппи, живете на песнях и марихуане, — добавила она с язвительным видом.

На этот раз я стала мишенью для ее шуток. Я ответила, что оценила ее кухню и взяла добавку из вежливости.

— Из вежливости! Какая наглость! Кто бы мог подумать! Она приходит к нам в таких коротких юбках, что когда наклоняется, можно разглядеть ее нижнее белье, и она еще говорит о вежливости! Ты слышал, мой маленький Дали?! Она просто обнаглела!

Дали молча посмеивался в усы, упиваясь моим замешательством, вызванным уколами Галы. В конце обеда, после вкуснейшей braz de gitana — руки гитаны, венского сдобного рулета с ванильным кремом, Гала вдруг спросила меня, когда я собираюсь приехать еще раз. Я об этом не думала.

— Неужели? Вы не знаете? Но я должна это знать, чтобы наметить свой план действий. Скоро Mare de Deu (15 августа, праздник Богородицы). Я должна уехать на несколько дней в начале сентября. Я вам оставляю Дали. Вы приедете сюда, в вашей короткой юбке, с вашей корзинкой, и составите ему компанию. И ешьте поменьше, а то станете такой же толстой, как вот это (она показала на голову носорога, весьма довольная этим сравнением). Да, не смейте трогать Артуро. Он мой. Вам должно хватить Дали, можете развлекаться с ним сколько угодно. Но знайте, что Артуро это простой человек, которого я очень люблю. Может быть он вами и увлечется, но вы на него не посягайте.

Артуро, стоявший в своем углу, ожидая того, когда можно будет убирать со стола, засмеялся. Шутки Галы меня обидели. Когда мы выходили во внутренний дворик, Дали взял меня за руку и прошептал:

— Не обижайтесь так сильно. Укольчики Галы не более чем тесты, чтобы вас испытать. Я уверен, что она вас любит. Если бы она вас не любила, она бы мне уже сказала.

Мы уселись во дворике, Дали и его жена в куртках из синтетического меха пантеры, я в длинном марокканском плаще, драматический вид которого мне нравился. Вдруг из громкоговорителей, спрятанных за лавровыми деревьями, полилась музыка, одновременно нежная и величественная. Магнитофон был старый, и пластинка то и дело ерзала. Дали, который, казалось, был на вершине счастья, закричал: