Аманда Лир - Дали глазама Аманды

Мы стали спускаться, прыгая со ступеньки на ступеньку лестницы, вырубленной в скалах. Она вела к отелю «Порт-Льигат», неоконченному бетонному чудовищу, сбоку от которого находился непропорциональный бассейн, для чего-то снабженный трамплином просто олимпийских размеров! В нескольких шагах от отеля теснились домики рыбаков, облупленные, но милые бараки, перед каждым — каменная скамья. Старые солнечные часы украшали фасад одного из них. Ветхая прогнившая лодка служила колыбелью для высокого кипариса. Он величественно возвышался над своим каркасом, захваченным котятами, жадно поглощавшими остатки рыбы, которые им бросали рыбаки. Мы прошли перед группой женщин, сидевших прямо на земле и возившихся с сетями (по-каталонски — remendaires), увидев нас, они засмеялись. Без всякого сомнения, смех и комментарии относились к нашей неуместной одежде. Это было противостояние мира поверхностного, эфемерного и мира традиционного поведения, благородного тысячелетнего уклада. По крайней мере, наши шарфы и бусы, наша пестрая одежда не соответствовали этим женщинам в черном у подножия столетнего кипариса.

Несколько ступенек, обсаженных лавровыми деревьями, вели к дому Дали. Мы позвонили. Служанка, одетая в розовое, открыла нам и спросила наши имена. Ее седеющие волосы были коротко подстрижены, вид у нее был суровый, и она с достоинством попросила нас обождать. Маленькая прихожая была выкрашена в белый цвет. Старый шкаф служил гардеробной, на столике стоял телефон (единственный в доме). На стене висела репродукция «Бури» Джорджоне. Над старой истертой софой, походившей на приоткрытые губы женщины, возвышалось чучело медведя. Медведь был увешан бусами и в поднятой лапе держал лампу. Я заметила стойку для зонтов, наполненную всевозможными тростями. По левую сторону от прихожей находилась целая анфилада комнат, беспорядочно связанных между собой несколькими переходами, а прямо перед нами — лестница, устланная сплетенными веревками.

Бонна в розовом появилась вновь и объявила нам, что сеньор Дали ждет нас во внутреннем дворике. Позже я узнала, что этот цербер в женском обличье по имени Роза фильтровал посетителей по своему усмотрению, вынося им приговор в зависимости от настроения. Когда Дали спрашивал ее, что за люди стоят у его дверей, она чаще всего отвечала — «грязные». Когда Дали приказывал ей впустить гостей, она принимала чопорный вид, по которому можно было прочесть все ее мысли. Она обожала Дали и хотела убрать из дома всех посторонних, чтобы самой холить и лелеять драгоценного хозяина.

Мы последовали за Розой по лабиринту лестниц и лестничек, пересекли гостиную, где атлетического сложения мажордом в белом открывал бутылки — и оказались во внутреннем дворике. Стены, беленные известкой, были обсажены кустами, а земля — устлана серым шифером. Каменная скамья, тоже покрытая шифером, вилась вдоль стены. Дали сидел на деревянном стульчике, Гала рядом с ним — на таком же стуле. Они беседовали на каталонском с седовласым сеньором.

«Добрый день!» — сказал Дали, поднявшись нам навстречу. Улыбающийся, раскованный, загорелый, с цветком жасмина за ухом и тростью в руках, таким он предстал перед нами. Его вышитая голубая рубашка, казалось, была куплена в техасском магазине. И рубашка, и полотняные брюки Дали были выпачканы красками. На его ногах были каталонские эспадрильи. Он пожал руку моим друзьям и поцеловал меня в лоб.

— Вы знакомы с Галой?

Гала утвердительно кивнула головой и улыбнулась. В ее волосах покачивался неизменный бархатный бант, похожий на беличьи ушки. Брюки были закатаны до щиколоток — в пиратском стиле, а на ногах, конечно же, эспадрильи.

— Вы знакомы с сеньором Пюиньялем, мэром Кадакеса? Мы как раз обсуждали постройку бассейна, наш сеньор Пюиньяль еще и предприниматель. Это он построил все это.

«Все это» было весомым комплиментом человеку, не отличавшемуся привлекательной внешностью, несмотря на то, что он являлся мэром Кадакеса. Оглядев внутренний дворик, я заметила (их было трудно не заметить!) огромные картонные силуэты персонажей «Анжелюса» Милле. Проследив за моим взглядом, Дали прокомментировал:

— Это «Анжелюс» Милле, как вы успели заметить. Вы, вероятно, знаете, какую роль этот миф сыграл в моей жизни, если вы читали мои книги. Ах да, я забыл, что мои поклонники не читают моих книг! Хорошо, я все расскажу вам сам. Хотите шампанского?

Слуга, мажордом, шофер и мастер на все руки принес шампанское и бокалы.

— Это Артуро, — сказал Дали. — Артуро, это сеньорита Аманда.

Артуро с нескрываемым энтузиазмом пожал мне руку. Я взяла предложенный бокал. Это было великолепное розовое шампанское, единственный напиток, который Дали предлагал своим гостям. Он получал его прямо в ящиках от одного фабриканта из замка Перелада. Потом он внимательно рассмотрел меня и вскричал:

— Боже мой, какая красивая стрекоза! Гала, посмотри! А эти бабочки!

Гала обиделась или сделала вид, что обиделась:

— Вижу, вижу, я прекрасно все вижу.

— У Галы была целая коллекция крошечных пчелок. Она их прикалывала к корсажу, как и вы. К несчастью, она их растеряла. Жаль, я их так любил. Гала сама пчела. Она подлетает, жалит и — ее и след простыл.

Гала в самом деле покинула наше общество очень быстро. Видимо, она была раздражена посредственностью компании и плоскими темами разговора. Дали спрашивал меня, что нового в Лондоне, знаю ли я что-то о «Битлз» и правда ли, что Йоко Оно — сюрреалистка. Мэр Кадакеса тоже вскоре нас покинул. Когда он ушел, Дали вскользь заметил, что он похож на Гитлера:

— Если б у него на лбу была прядь волос, он был бы просто двойником Гитлера. Меня удивляет только, что вы этого сразу не заметили, вы, от которой обычно ничего не ускользает.

Но в этот момент я совсем не думала о Гитлере. В доме Дали господствовал удивительный покой. Приближающиеся сумерки придавали ощущение умиротворенности уютному белому дворику; ни одно дуновение ветра не тревожило ветви олеандров. Над нашими головами пролетела ласточка. Дали объяснил мне, что по-испански ее называют golondrina. Какой у него был счастливый вид под сенью этого дома!

— Да, я всегда счастлив, — сказал Дали. — У меня внутри термостат, нечто вроде саморегулирующейся системы, которая заботится о том, чтобы ничто не тревожило мой покой. Когда на горизонте появляется малейшее беспокойство, мой внутренний термостат начинает работать и делает так, чтобы я не страдал.

Он добавил после минуты раздумья:

— Иногда мне хочется рвать и метать от излишней удовлетворенности. Я так счастлив, что боюсь умереть от избытка счастья.

Я сказала ему, что именно эта способность всегда быть счастливым внушает мне зависть. Я никогда не была счастлива.