Владимир Кантор - Карта моей памяти

Долгин : В вопросе не хватает еще слова «исключительно». Является ли это исключительно имперской чертой, если и является.

Кеник : Ну, это ваша реплика. А в данном случае мне бы хотелось разобраться именно в этом вопросе.

Кантор : Идея общего блага характерна для империи. Но не только для нее.

Долгин : Перед нами недавно выступал Олег Хархордин с апологией традиции республиканизма. В ней он тоже находил идею служения.

Вопрос из зала : В одном из предыдущих ответов вы уже упомянули рядом понятия «империя» и «демократия». В связи с этим хотелось бы узнать ваше мнение, возможно ли соединение демократии и империи в современных условиях на практике, в реальном политическом пространстве, если угодно сузить – либеральной демократии европейского типа. И если возможно, то может ли этот синтез стать национальной идеей России. А если нет, то почему, и как с этим жить?

Долгин : Простите, а что такое национальная идея?

Вопрос из зала : Скажем, интенция развития на долговременную перспективу.

Кантор : Я думаю, что соединение демократии и имперского начала абсолютно возможно. Это показывает пример США, как я говорил, пример современной Европы, Европейского союза, где, очевидно, в той мере, в какой демократия в этом мире возможна, она существует. И одновременно эти два образования несут в себе имперское начало. Насчет национальной идеи я тоже не очень понимаю, что это такое. Если говорить nation idea, то это государственная идея, и государственная идея мне понятна. Когда говорят о государственных проектах, мне понятно, nation state – пожалуйста, это мне понятно. Национальная идея – непонятно.

Долгин : Просто об этом как минимум говорят в двух смыслах: как о чем-то одушевляющем общественную жизнь, и как о некоей условной норме для какого-то общества. Это две разные вещи. Если норму можно найти где угодно, то ситуацию, когда общество целиком чему-то одному подчиняется, довольно тяжело.

Короткий : Я вспомнил, что ничего не сказал по вашему второму тезису о национализме. Относительно национализма все сложнее. Можно не любить, даже ненавидеть государство, которое тебя давит, и любить сам народ, национальную культуру. В этом разница. Если говорить о национальной идее, то как раз мне кажется, что то, что вы говорите об общей идее общего блага, – это очень абстрактная идея, это самое слабое место марксизма, это порождение фантомных абстракций. Надо говорить, что каждый из нас знает свое личное благо, если говорить о национальной идее, это должна быть идея свободы для всех при сохранении драгоценностей русской национальной культуры в широком смысле. А относительно национальностей как раз мне кажется, что интеллигенция должна не вращаться в своем затхлом кругу и писать свои статьи и книги в таких терминах, что их никто не понимает, а обратиться к народу, начать новое просвещение, снова поднимать уровень народа, чтобы он, наконец, обрел себя. Преодолеть отчуждение народа от культуры. Почему вы думаете, что идеалом является империя, подчинение, служение высшей власти? Почему человек не может служить самому себе, своим внутренним ценностям, добру, любви.

Кантор : Я не говорил, что он не может.

Короткий : А как вы говорили? У вас получается, что империя – идеал, и тогда я или вы должны служить кому-то, обслуживать власть.

Кантор : Нет. Я говорил, что империя (и это был один из моих главных тезисов) дает пространство свободы, в том числе для развития наций. Просто национализм и любовь к нации – это две разные вещи. Я всю жизнь пишу о русской культуре, насколько хватало моих сил и возможностей. Исследуя русскую философию, я написал об этом немало и издал немало книг русских мыслителей именно ради того, чтобы каким-то образом просвещать русский народ. Говорить о любви к российской нации не значит принимать национализм, потому что национализм – это нечто другое, чем любовь к нации, чем любовь к своей культуре. Национализм предполагает уничтожение других наций. Вот против этого я, собственно, и выступал.

Михаил Ерофеев («Россия молодая»): Когда вы говорили об империях, вы разделяли два вида империи: азиатский вид (деспотия, как вы назвали) и все остальные. Небольшая ремарка. Мне кажется, что европейские державы, которые строили империи, делали это в первую очередь по колониальному признаку, Российская империя строилась совсем по другому признаку, вам так не кажется? И небольшой вопрос. Если предположить, что из Российской Федерации в юридическом факте образуется империя, в каких границах она будет существовать?

Кантор : Дело в том, что Россия строилась примерно так же. Уже давно было определено, что другие империи строились на заморских территориях, Россия расширялась континентально. Континентальные империи тоже существуют, например Австро-Венгрия – типичная континентальная империя.

Долгин : В конце концов, Китай тоже расширялся преимущественно не куда-то за море, а на соседние земли.

Кантор : А что касается территории, какой будет Россия, давайте обратимся к Ванге, если она еще существует.

Долгин: Нет, нет. Если я правильно понял вопрос, он заключается в следующем. Если предположить, что все-таки Россия становится империей не только в некотором культурном смысле, но и в юридическом, должно ли это в соответствии с вашим пониманием повлиять на состав территории. То есть должно ли одно вызвать другое?

Кантор : В идеальном варианте (но идеальных вариантов не бывает) должна остаться та территория, которая есть.

Долгин : Если я правильно понимаю подтекст вопроса, то не должно ли возвращение к империи привести к тому, что в состав этой юридической империи должны вернуться какие-то территории, которые на определенных этапах входили в состав Российской империи?

Кантор : Если так будет, я думаю, это приведет к катастрофе.

Долгин : У меня еще маленький вопрос. Вы издавали в той или иной степени западнически ориентированных русских мыслителей. В отношении славянофилов в рамках лекции, исходя из контекста, можно было предположить заведомо полный, жесткий антиевропеизм. Это же некоторое упрощение? Вы этого не имели в виду?

Кантор : Нет, либо я плохо выразился, либо вы меня неправильно поняли. Особенно ранние славянофилы были, конечно, абсолютно русскими европейцами, настоящими, подлинными, я об этом писал.

Долгин : Спасибо. Тема идеальной модели России и того, с чем при этом можно было работать в качестве некоторого смысла страностроительства, сквозным образом идет у нас через многие лекции, и очень важно, что она у нас не потерялась. Как мы видим, она встречает очень бурную реакцию, но это еще раз доказывает, что тема важная.