Владимир Кантор - Карта моей памяти

Кантор : Мое резюме простое. Как меня учили в школе, в таких случаях надо поблагодарить слушателей, ведущего и выразить надежду, что когда я получу текст, я его постараюсь как следует отредактировать.

«Дело не в смене хозяина, а в отсутствии хозяина»: укромные уроки жизни. Новые мемуары Владимира Кантора на Gefter.ru

© Edgaras Vaicikevicius Ha улицах Вильнюса

Эпизод из советского прошлого

1. Въезжаю в тему

Литва была для русских советских интеллигентов чем-то не очень понятным, но дорогим, особенно после фильма «Никто не хотел умирать». Нет, позиция «лесных братьев», их выстрелы, совершаемые убийства, было не то, что нравилось московским и питерским интеллектуалам. Нравилось противостояние советской власти, и было понимание трагического пафоса этого противостояния. А выстрелы воспринимались как часть искусства, киноискусства, не совсем вестерны, но что-то вроде. А Банионис даже попал в политический анекдот. Идут двое интеллигентов, впереди, не торопясь, двигается плотный мужчина. Первый интеллигент говорит второму: «Смотри, как запросто расхаживает по улицам Генеральный секретарь ЦК КПСС товарищ Леонид Ильич Брежнев!» Второй отвечает: «Нет, ты не прав, это не Генеральный секретарь нашей партии, а знаменитый литовский советский актер Донатас Банионис». Идут, спорят, препираются. Наконец, первый не выдерживает, догоняет идущего и спрашивает: «Разрешите спросить! Вы ведь Генеральный секретарь ЦК нашей партии товарищ Леонид Ильич Брежнев? Не так ли?» И вправду, в ответ знакомое всем телезрителям и радиослушателям гхеканье и заторможенная речь: «Да, гхе, именно я являюсь Генеральным секретарем нашей партии товарищем Леонидом Ильичем Брежневым. А что, товарищ, гхе, какие-то проблемы?» Спрашивавший оторопело сделал шаг назад: «Да нет, товарищ Брежнев, просто я обознался». И, повернувшись к приятелю: «Ну вот, видишь! А ты – Банионис, Банионис!..»

Потом, уже в университете, я узнал о Литовской (то есть Западной) Руси, где делопроизводство велось на русском языке, – Руси, сумевшей противостоять монголам; узнал, что те города, которые перешли в Литву, татары тронуть не посмели, что знаменитые князья Трубецкие были из литовских Ольгердовичей, не принявших польского католичества после унии. И о тесной связи славянской мифологии и литовской. Поразительно, что главный славянский бог Перун вырос из литовского Перкунаса. Рядом все же жили. Ссорились, воевали, но соседствовали и порой тесно дружили. Но узнал и то, что в какой-то момент соперницей поднимавшегося Московского княжества стала именно Литовская Русь. В 1386 г. Литва в результате династического брака (литовского князя Ягайло и наследницы польского престола Ядвиги) приняла католичество, но те земли, где жили русские, остались православными. Они-то, эти земли, и были предметом спора. Однако через польско-литовскую Русь Московия получала начатки европейского образования и представление о начатках свободы. Именно в Литву бежал от Ивана Грозного князь Андрей Курбский. Но Российская империя поглотила эти земли. После Октябрьской революции Литва оказалась независимой, кое-как выживая между двумя монстрами – нацистской Германией и большевистской Россией.

Когда я попал в журнал «Вопросы философии» и осознал его престижность (самый крупный профессиональный журнал, позволявший к тому же себе широту взглядов), я принял как должное и то, что все советские республики (начальство, разумеется) хотели, чтобы их философы были представлены в ведущем философском журнале Советского Союза. Поэтому каждый республиканский номер журнала по обязанности курировал Первый секретарь ЦК КП данной республики. Шел третий год моей работы в журнале, год 1977-й, когда меня решили использовать в работе над очередным республиканским номером. Номер посвящался литовской советской философии. До этого момента я ни разу не был в Литве, поэтому обрадовался, что еду не один. Ехать со мной должны были двое более опытных сотрудников, самых пьющих в редакции, но об этом позже. Обрадовался, разумеется, я не пьющим попутчикам, а тому, что в незнакомом месте со мной будут люди, там бывавшие. К тому же и по чину постарше меня. Заместитель главного редактора Андрей Филиппович Полторацкий и заведующий отделом Рейнгольд Владимирович Садов (прототип моего героя Левки Помадова в романе «Крокодил»). Оба при этом были ровесники и старше меня ровно на десять лет. Рейнгольда звали просто Рене, что придавало некое философское, декартовское звучание его облику. Он и вправду был одним из умнейших людей, которых я встречал, и добрый невероятно. Над ним бесконечно подшучивали, но он никогда не обижался. Он больше всех смеялся, когда коллеги не очень с трезва сочинили на него своего рода шарж, изобразив как разыскиваемого преступника. Не знаю, почему, но в груде моих бумаг тех лет нашелся и этот листок.

Кажется, сочинил этот текст научный консультант журнала Сашка Разумов, сам часто ходивший с постоянным алкогольным духом, окружавшим его, но всегда прямо державший спину, которого нельзя было увидеть сбитым алкоголем с ног. Все же бывший боксер, да и сын очень высоко стоявшего чиновника.

«Берегись, Володька, – сказал он мне пред отъездом. – С тобой два таких алкогольных профессионала едут. От Андрея Филипповича ты, может, и отвертишься, но Ренька же друг, уговаривать нежно будет. Держись. Но поллитра и колбаски с собой захвати, как вступительный взнос. И не забывай, балбес, что тебе, беспартийному, доверили визит к Первому секретарю Литвы, товарищу Гришкявичусу!» Я ухмыльнулся: «Постараюсь не забыть».

Шутка. Рене Садов как разыскиваемый преступник

Алкогольную дозу, превышавшую норму, мы называли «однаренюшечка». Рене писал много, но его съело государство, съел Левиафан, изображенный мною как крокодил по имени Левиафан. Страдания героя в романе были понятны: он мог писать свое, но привык писать за начальство, которое потихоньку съело его мозг, и он уже почти не смел, не умел быть собой. Впрочем, заместитель главреда тоже был мастер пропустить изрядную дозу алкоголя. Его доза называлась в редакции «полторашечкой». Глубокомысленные остряки-философы утверждали, что одна «полторашечка» равна двум «ренюшечкам», на что оппоненты не менее доказательно уверяли, что нет, что, напротив, одна «ренюшечка» равна двум «полторашечкам».

Александр Евгеньевич Разумов