Макарий Огибенин - День в раскольническом скиту

– Перемени, – говорю, – чайник, господин честной!

– А чем этот не чайник? – спросил он меня.

– А вот, – говорю, – рыльце-то у него незаконно сделано.

– Как так незаконно? – усмехнулся он. – Ладно, поищу для тебя, чудака, с законным рыльцем.

Чудаком даже назвал за правду-то. Уж он искал, искал, перебрал всю посуду, а с «обнаковенным» рожком не нашёл; все, должно быть, чайники не без антихристовой хитрости делаются.

– Так не возьмёшь? – говорит он мне.

– Нет, не возьму.

– Да ты пойми, ведь из этого рожка удобнее наливать.

Я не стал его и слушать, а от чайника наотрез отказался.

– Не надо, – говорю, – и баста!

Он швырнул мне деньги обратно, да и говорит:

– Я ещё давеча тебя заметил, что ты из раскольников, вишь, шапка-то на тебе четырёхугольная кучерская, видать тебя по покрою, что ты принадлежишь к тем, которые во всём видят обман да печать антихристову. Знаю я вас.

– У нас и шапка неспроста носится, – сказал я ему. – У ваших кучеров она кучерская шапка и только, а у нашей шапки четыре угла являют четырёх евангелистов, а околыш – землю, по которой они проповедовали Евангелие. У нас и шапка святая, вот что, голубчик мой!

– Ну, мели, Емеля, твоя неделя! – засмеялся купец и закурил папиросу.

Я, чтобы не нанюхаться этого проклятого смраду, вышел из лавки.

Пока слепой послушник рассказывал нам, в это время отец Досифей отсутствовал, да оно и понятно: они были соперниками в скиту по части всевозможных рассуждений, и слепой ему во многом не уступал, а поэтому они, имея одинаковый успех по своей профессии, один другого, как рыбак рыбака на плёсе, ненавидели.

– Оскудела вера в народе, что и говорить! Во времена Иоанна Богослова Симон волхв поднимался на воздух и удивлял весь народ своим чародейством, но молитвами апостола сверзился-таки с высоты, окаянный, и ноне, говорят, все летают на шарах, а веруют будто бы во Христа. Страшно и подумать, какая сила тут действует… Для нонешнего народа ничто не страшно. Вот тоже придумали ружья-то какие! Тик-так! И пошла душенька в муку вечную, а как «ослобониться»…

– Отец Паисий! – сказал неожиданно вошедший отец Досифей, потрапезовать надо, на столе уже всё готово, да и гостей отпустить восвояси с миром. Лариона не переслушаешь! Мало ли чего на белом свете не бывает! Это и без него каждый знает! Тоже нашёлся проповедник безграмотный, поучиться ещё самому надо, – не без злобы проговорил последние слова отец Досифей. Слепой повёл в ту сторону своими бельмами, откуда он слышал голос отца Досифея. Ноздри его широко раздулись, и видно было, что в нём бушевало оскорблённое самолюбие, но он удержался и ничего не сказал, только руки его нервно дрожали и перебирали ступеньки лестовки с таким ожесточением и быстротой, что она, бедная, так и трещала в его сильных руках. Все отошли от слепого рассказчика и встали в ожидании, пока поправится отец игумен.

Перед обедом всей братией была прочитана молитва Господня «Отче наш», после которой все уселись за стол согласно возрасту и чину. Во время трапезы тот же молодой монах, который за ужином показывал мне иконы, читал из Пролога жития святых отцев. По окончании обеда, все монахи пропели на глас шестой «Достойно есть» и опять усердно помолились за своих «христолюбцев» – жертвователей.

Терентий мой, сытно пообедавши, прочитал на дорогу «прощение» и опять начал раскланиваться «со игуменом и всей яже о Христе братиею», при этом каждого целовал в плечо, говоря: «Христос посреди нас, отче»!

– Смотри, Терентий, не блазнись в вере, – напутствовал его отец Паисий, – не смотри на тленный мир и живущих в нем, не ешь, не пей и дружбы не води с никонианами, и к австрийским попам ходить слушать службу не даю тебе благословения. Австрийские попы, что они такое? Самозванцы и больше ничего! Правду про австрийских попов пишет преподобный отец наш Максим Грек: «Процветёт Австрия, аки белая берлина, и проедет по всей России на седьмиглавом змие». ( У преподобного Максима и в мысли не было писать в своих творениях про белую берлину и седьмиглавого змия. – Авт. ). Так-то! Мало ли они соблазнили нашего тёмного народа! Ну, Бог благословит, ступай со Христом! Авось, когда-нибудь ещё к нам пожалуешь, а теперь тебе «неслободно».

Когда мы вышли из кельи, уже совсем готовые к отъезду, вся братия, точно рой пчел (их было до 30 человек), вышли провожать нас. Отец Паисий был так любезен, что даже дал нам проводника, одного молодого послушника Алексея, который хорошо знал местность и обещал провести нас в нашу кочёвку гораздо прямее и миновать грязи в осиновой роще. Простившись с радушными и гостеприимными скитниками, мы сели на своих лошадей и, напутствуемые всякими доброжеланиями, тронулись в путь.

Проводник наш был красивый парень лет двадцати, с едва пробивающейся растительностью на верхней губе.

– Хорошо ли тебе, Алексей, живётся у старцев? – спросил я его.

– Хорошо, очинно хорошо! Всего вволю, кормят сытно, только мяса – уж не прогневайся – нет. Когда я пришёл сюда в келью, у меня, как есть, ничего не было, а теперь, слава Богу, всё есть; на днях я даже часы карманные купил. Иногда поезживаю в деревню к знакомым христолюбцам, там есть мясо, самовар и баня.

– А к матушкам часто бываешь? – спросил я его.

– Кажинный день! – отвечал он. – У них, знаете ли, там коровы содержатся, так за молоком всё меня отцы и посылают.

– А молодые старицы тоже есть? – полюбопытствовал я.

– Как же! К старым-то я бы и ездить не стал. Недавно одна из Златоуста приехала, ещё не «накрытая» ( накрытыми они называют тех, кто принял монашество. – Авт. ). Ух, какая важная! Этой место бы и не здесь.

– Чем же она важная? – спросил я его.

– Да что и говорить! Одно слово – всем: лицом, речью и поступью – одно искушенье! Читать, петь, вышивать – на всё мастерица!

– Старая она или нет?

– Какое старая! Всего восемнадцати лет! – вскричал возбужденный Алексей.

Терентий всё время ехал молча, понурив голову, а Алексей, как нарочно, не унимался: он рассказывал о жизни своей, о жизни своих монахов и монахинь и путём простодушной болтовни открывал мне неказистую скитскую жизнь.

Вдруг Алексей ни с того ни с сего расхохотался.

– Да вот какая штука, – начал он, – ныне летом мы ходили за женскую обитель по грибы, нас было пять человек. Был с нами и отец Гавриил – этот святоша, видели, который читал во время ужина и обеда.

Походили мы этак несколько времени, я уже наломал целую корзину и собрался идти домой. Зову с собой отца Гавриила.

«Нет, – говорит, – я ещё пойду белых поищу…». И укатил от меня. Я пошёл домой. Подхожу это я к ложбинке и гляжу, а на другом-то бережке, на колодинке сидят отец Гавриил с матушкой Серафимой…