Матвей Хромченко - Солист Большого театра

Перед выдвижением в депутаты на второй срок «Советский артист» публикует очередной текст тов. Хромченко (о нём редактор отзывался как об одном из самых «активных корреспондентов газеты») «Молодеет Москва»: «Люди разных профессий в едином порыве стремятся рапортовать Родине, советскому правительству и большевистской партии о своих успехах и достижениях. (И в завершение:) Новым трудовым подъёмом, усилением борьбы за досрочное выполнение послевоенной пятилетки отвечают трудящиеся на заботу партии, правительства и товарища Сталина о благосостоянии народа, горячо благодарны они за отеческую заботу о родной Москве».

На другую тему: «Отгремели военные годы, бурно расцветает страна по плану сталинской пятилетки. Государственные займы играют важнейшую роль в развитии народного хозяйства нашей страны, укрепляя обороноспособность. Подписываясь на новый заём [65], мы одалживаем государству наши трудовые деньги. Поэтому в душе рождается гордое чувство – своей трудовой копейкой я помогаю моей стране. Это мой вклад в будущее благополучие всего народа».

Ну, это уж дудки! Я, читавший им написанные тексты – методические разработки, письма, воспоминания: молодым о встречах с Николаем Островским, пожилым – о детстве, учёбе в киевском институте и московской аспирантуре, коллегах – утверждаю, что всё это, начиная с «Зеленью оделась столица», заканчивая «гордым чувством», он писал не «своёю собственной рукой». Изнутри зная кухню советской журналистики, представляю, как оно было реально: в газете, получив написанную депутатом «болванку», она могла быть, автора «редактировали», а он не мог не подписать.

В таких, не только его, текстах, кто бы их ни писал и правил, отпечаталось время, в которое жить выпало поколению отца и моего тоже. В этом годовые комплекты «Советского артиста» информативны не менее «Правды» и «Известий».

Вот передовица января 1936-го «В новом году работать по-новому». Зачем, если на сцене театра и так идут замечательные спектакли? А затем, что в стране ширится… стахановское движение, остаться в стороне недопустимо, поэтому «в нашем предприятии мы должны внести ясность в вопросы осуществления стахановских методов». Внесли? А як же: «в помощь художественно-производственному осуществлению предстоящей постановки оперы „Тихий Дон“ приступила к работе сквозная бригада, организованная цехкомом коллектива солистов и художественным руководством деятелей оперы», во главе «бригады» с представителями (от коллектива оперы был включён Хромченко) оркестра, хора, миманса, рабочих сцены и мастерских назначен Сергей Лемешев.

Из книги уже цитированного Е. С. Власова: «„творческие бригады“ (кавычки автора – М. Х.) закрепляли персональную ответственность назначенных в них сотрудников театра за каждый новый спектакль, готовящийся к постановке. Так, в готовящемся спектакле „Каменный цветок“ С. Прокофьева „бригадиром“ была назначена О. В. Лепешинская (до того избранная председателем месткома – М. Х.), в её подчинении находились Л. М. Лавровский, Ю. Ф. Файер, В. А. Преображенский, Я. Л. Каплун». Уже осенью 1949 г. стало очевидным, что и эта форма работы не даёт театру ярких художественных результатов. В своем докладе о работе коллектива Большого театра над созданием советской оперы. А. Солодовников сетовал: «Состав многих из бригад был случайным, в них попали люди ленивые, не творческие… (Но) такая форма работы в театре необходима. Во-первых, потому, что среди наших композиторов очень мало людей, владеющих оперными формами… Включённый в репертуарный план спектакль „Севастопольцы“ М. Коваля в 1949 году был снят из-за слабости музыкального материала. В начале года композитор Коваль обратился в театр за помощью. …Была создана творческая бригада. Но и она не помогла „довести“ оперу до премьеры».

Казалось бы, если театр «предприятие», то исключительно сферы искусства. Как бы не так: «С первых дней Великой Октябрьской Социалистической революции Большой театр становится общественно-политической трибуной. Отсюда на весь мир прозвучали мудрые и вдохновенные речи великих вождей трудящихся – Ленина и Сталина».

Эпохальный эпизод в истории Большого: театр ставит новую советскую оперу известного музыканта, лауреата Сталинской премии. Весной 1947-го газета публикует открытое письмо-обещание «Правдиво рассказать о борьбе и победе нашего народа»:

«На нас, солистах оперы, ложится большая доля ответственности за успех нового спектакля „…“, который будет показан зрителям в дни празднования 30-летия Советской власти. Это почётное задание мы собираемся выполнить с честью. Все силы, знания и способности отдадим любимому искусству. Очень радостно для каждого из нас создать образы советских людей – наших героических соотечественников, прекрасные страницы истории нашего народа. Нашу работу будет оценивать требовательный и взыскательный зритель, не терпящий фальши ни в большом, ни в малом. Мы обязаны правдиво рассказать о великой борьбе и победе народа, о лучших людях советской страны. Спектакль „…“ должен явиться достойным ответом на постановления ЦК ВКП/б/ по вопросам искусства. Нелепп, Кругликова, Леонтьева, Гамрекели, Хромченко (и др.)».

Премьера успешно прошла в очередную годовщину Октября. А через три месяца её оценил главный Взыскательный Зритель: «опера является порочным как в музыкальном, так и в его сюжетном отношении антихудожественным произведением»… из Постановления ЦК ВКП/б/ «по вопросам искусства» об опере Вано Мурадели [66]«Великая дружба».

Каяться за всех участников премьерных спектаклей выпало, естественно, члену партии Хромченко (напомню: он призвал композиторов писать хорошую музыку…), но что стало причиной погрома? Только ли враждебный советской музыке «формализм»?

Ответ в тексте постановления: «Исторически фальшивой и искусственной является фабула оперы,… создаётся неверное представление, будто такие кавказские народы, как грузины и осетины, находились в ту эпоху во вражде с русским народом, что является исторически фальшивым, так как помехой для установления дружбы народов в тот период на Северном Кавказе являлись ингуши и чеченцы».

(С ними высочайший театровед с «широкой грудью осетина» расправился весной 1944-го).

Уже горячее, и совсем горячо в воспоминаниях очевидца: «Сначала эта опера называлась „Чрезвычайный комиссар“ [67]. Комиссар – это образ Серго Орджоникидзе. Спектакль был уже готов, молодой Гамрекели, только что переведенный из Тбилиси, блистательно пел эту партию. Музыка… совершенно ортодоксальна, ничего диссонирующего там нет. Но кто-то вякнул: Сталину не понравится, что здесь выведен Орджоникидзе… Переделали либретто: уже не образ Орджоникидзе, а кто-то другой – под Кирова стали гримировать… Было, наверное, пять или шесть сдач спектакля, и каждый раз его возвращали на доработку. Причем каждый раз, когда какая-нибудь комиссия забраковывала и переделывала Орджоникидзе в Кирова, приглашался другой режиссер. Часто Мурадели дописывал новые сцены, что-то выбрасывал… Потом разразилась гроза в виде посещения Сталиным одного из закрытых просмотров, и вышло это постановление…» (Из книги «Кирилл Кондрашин рассказывает»).