Матвей Хромченко - Солист Большого театра

Другой критик писал, вспоминая довоенные годы: «пять лет Козловский царил на оперной сцене безраздельно, а потом у него появился достойный конкурент: в Большой театр пришёл Лемешев».

Увы, и на это есть что возразить. Назвав два имени, сие утверждавший «забыл» ещё, как минимум, одно (были и другие). До войны Иван Семенович [56]при всём моём не только «по наследству» преклонении если и царил, то уж никак не безраздельно, скорее был наследным принцем рядом с блиставшим Иваном Жаданом.

По поводу «и др.» симпатизирующие им рецензенты, писали, что эти «превосходные певцы» имели возможность «исполнять ведущие оперные роли, когда в зале не было иностранных делегаций или высокого начальства. Они также были готовы в любую минуту выйти на сцену, если с основным исполнителем что-нибудь случалось».

Основные исполнители известны: «В Большом театре самыми первыми и самыми любимыми на весь Советский Союз певцами считались, причем абсолютно по достоинству, Иван Козловский и Сергей Лемешев. Остальные тенора занимали второе, даже третье положение. То есть находились в тени прославленных вокалистов [57]. Актёрское самолюбие не всегда справлялось с такой позицией, кто не хотел с таким положением мириться, уезжал петь в другом оперном театре, но по существу и официозной критике всё равно оказывался кем-то вроде „первого парня на деревне“».

Тут важны «считались официозной критикой»: слушатели могли отдавать пальму первенства другим исполнителям, но с их вкусами и предпочтениями никто не считался – ранжирование всегда было процессом, управляемым сверху.

При этом навязываемая официозом иерархия могла не совпадать с популярностью в народе, а она зависела от частоты выступлений в концертах, радиотрансляций [58], тиражей грампластинок, с середины века более всего от мелькания на телеэкранах.

В этом ряду уникален фильм «Музыкальная история» с Лемешевым в главной роли (как простой таксист Петя Говорков стал полюбившимся публике профессиональным певцом). Фильм показали «от Москвы до самых до окраин», после чего Сергей Яковлевич с его ратью юных девиц затмил всех, начиная с Козловского с его более «академичным контингентом» поклонниц.

Помню такую байку: Иван Семенович пришёл в режимный Дом Звукозаписи, забыв обязательный пропуск, никакие объяснения, мол, я певец Большого театра, опаздываю на запись, стоявший при входе милиционер не принимал, а на крайний аргумент – я Козловский! произнёс историческое «Да будь вы хоть самим Лемешевым»!..

До чего ушлый был постовой: ведь не мог предвидеть, что ЮНЕСКО объявит 2002-й годом Лемешева, громко отмеченным в стране! А столетие Ивана Семеновича двумя годами ранее эта международная организация не заметила, может, Россия забыла подсказать. Но и без ЮНЕСКО Благотворительный фонд поддержки оперного и балетного искусства Козловского организовал юбилейные мероприятия с не меньшим размахом: концерты, вечер в Большом, выставка в музее имени Глинки. Помянул своего знаменитого сына и Киев: монетный двор выпустил коллекционную медаль с портретом.

Кстати, об Украине. Через десять лет музыковед Андрей Золотов, вспоминая встречи с Иваном Семеновичем, писал: «Московские шовинисты от искусства делали и делают всё, чтобы вычеркнуть Украинскую страницу биографии Козловского. Прежде всего, это касается издания (записанных им) украинских произведений… Некоторые его лучшие записи на украинском языке не переиздавались по 50–60 лет… В одной из (его биографий) длинного перечня композиторов можно узнать даже, что Козловский исполнял произведения Шапорина и Власова, однако (в списке) нет украинских классиков Гулак-Артемовского и Лысенко». Автор другой: «с большим мастерством исполняет И. С. Козловский русские старинные романсы? – и ему „неизвестно“, что певец трижды записывал один только знаменитый украинский романс „Когда расстаются двое“»… (Интернет).

Странно ли читать после всего вышесказанного «Соломон Хромченко исполнял главные оперные партии лирического тенора, но всегда находился в тени [59]Лемешева и Козловского» (Электронная еврейская энциклопедия, Интернет). Я не собираюсь втаскивать отца на певческий Олимп – восторженный автор назвал статью о нём «Золотой тенор Страны Советов», что мне по сердцу, но всё равно неприемлемо уже потому, что подразумевает наличие серебряных, бронзовых и пр., – однако позволю себе спросить: в тени для кого? Мой ответ: для рецензентов, даже симпатизировавших, потому что кто приходил слушать именно отца или случайно попадал на его спектакли, никаких теней не замечали.

А если б он согласился стать Семеном Михайловичем с последующим, как обещал всемогущий тогда Леонтьев, поднятием статуса – не «прозрели» бы официозные критики?

Независимо ни от чего, у него было немало, даже с избытком, поклонниц. И юные девицы, и студенты, и люди солидного возраста, самые верные помнили его спустя многие годы после окончания оперной карьеры, кто дожил, проводили в последний путь. Цветы на сцену бросали, у служебного подъезда с букетами поджидали (хотя тогда в Москве цветочные ларьки если и были, то наперечёт), письма/открытки с признаниями в любви писали (по адресу Москва, ГАБТ), а одна [60]чуть ли не алиментов потребовала! Вот несколько фрагментов из сохранившихся писем к нему разных лет.

«Дорогой С. М! Я теряю голову, но кому ещё можно доверить тайну своего сердца? Желание видеть Вас, слышать с каждой минуты растёт и переполняет мою душу ядом, беспредельной тоской. Хотя мы живём в одном городе, я никак не могу узнать ни Вашего нового адреса, ни номера телефона, и мне уже кажется, что кто-то безжалостно и неумолимо отнимает у меня то, чем я раньше жила и дышала… я, наверное, сойду с ума, если Вы мне не ответите хоть строчкой… хотя я для вас остаюсь незамеченной, но я всегда там, где Вы поёте, я ловлю каждое ваше движение, зная заранее, что моя привязанность, первая в жизни, останется без взаимности и навсегда. Ведь моя любовь – это капля той любви, которая Вас окружает. Я больше никого и никогда не смогу полюбить. Неужели моя жизнь уже навсегда отравлена. Теперь, когда мне нужно столько работать, чтобы с честью закончить 10-й класс… Безгранично Вам преданная Рита».

«Подпишите мне Вашу фотокарточку и не затеряйте, она у меня одна, я её достала с большим трудом, если она потеряется, то я, наверное, умру от отчаяния и горя. Имя моё Вам известно – Тамара».

«Не могу не выразить Вам тех чувств, которые были вызваны Вашим посещением Ташкента. На фоне ташкентской музыкальной жизни особенно отрадно было слышать в концертах и опере такую высокую культуру, мастерство исполнения и обаяние. Ваше пение можно слушать до бесконечности. Клара (преподаватель консерватории)».