Матвей Хромченко - Солист Большого театра

«А из Большого театра Вы ушли добровольно»?

– Я просто вышел на пенсию, проработав в театре двадцать два года вместо положенных двадцати, а потом, уже не числясь в штате, ещё несколько лет пел отдельные спектакли. Сначала довольно часто, потом всё реже и реже, появились новые артисты.

«Грустно»?

– Почему же грустно? Сергей Яковлевич Лемешев тоже отдельные спектакли пел, оставаясь Лемешевым. Иван Семенович Козловский тоже не переставал быть Козловским оттого, что больше не числился в труппе.

«И в каких отношениях вы были с ними»?

– С Лемешевым – в хороших, не более того, с Козловским – в дружеских [46], по-настоящему.

«Между Вами существовала конкуренция»?

– Я никогда ни с кем не конкурировал, а Лемешев и Козловский никакой конкуренции не страшились и подавно. Вообще-то я не сомневался, что они оба впереди меня.

«Себя, значит, третьим считали»?

– Думаю, математике [47]здесь места нет.

«Я слышала, что такого тембра голоса, как у Хромченко, не было ни у Лемешева, ни у Козловского».

– У каждого из нас свой тембр… да, у меня был красивый тембр.

«А что скажете о закулисных интригах? Часто ли Вам приходилось сталкиваться с завистью или подлостью»?

– Конечно.

«А если Вас обижали, как Вы реагировали»?

– Я уже Вам рассказывал, что получил орден. Но когда я его получил? После того, как получили все остальные… Конечно, я ждал, конечно, было обидно, но в итоге я его получил, выходит, переживал напрасно. Мне мама говорила, никогда никому не завидуй. Она совершенно права: чему завидовать? зачем? У меня не было квартиры – у меня появились настоящие хоромы. У меня не было рояля – у меня появился «Блютнер». И автомобиль у меня появился, не со дня рождения, но первый «Москвич» я получил буквально из рук Сталина: вождь распорядился выдать десять автомашин артистам Большого, и мне в том числе.

Упоминание Сталина вызвало вопрос об отношении к нему гостя (о чём подробно ниже), затем все вопросы касались жизни в Израиле (к чему я также вернусь в другой главке), а пока – мои комментарии к ответам отца.

К первому при нём юбилею Большого (1951 г.) в поданных театром в правительство списках на присвоение званий фамилия Хромченко значилась, на каком чиновничьем уровне её вычеркнули, я не знаю.

За участие в войне награждали орденом Боевого Красного Знамени, им отец, в отличие от коллег, награждён не был – получил Трудового за заслуги в мирное время. Ждал тогда, конечно, не ордена, а звания Народного артиста республики, как и Селиванов, с кем они четыре года до того отпраздновали присвоение Заслуженных. Орденом гордился, но куда больше – неотъемлемым никаким чиновником «званием» солист Большого театра, как его объявляли в концертах даже после выхода на пенсию. Солистом стал в 1935-м, через семьдесят лет с ним как с солистом и прощались некрологами в Израиле и России.

По поводу квартиры: двухкомнатная, с 1943-го, для большинства москвичей несбыточная мечта была у него и до «хором». А чтобы собрать первый взнос за них, кооперативных, пришлось продать всё, что у него готовы были купить, включая «дарёный» автомобиль, и затем четверть века расплачиваться, для чего ездить с концертами по неблагоустроенной, мягко говоря, советской глубинке. Чему уж тут завидовать?

Он не лукавил, сказав, что притеснений из-за пятого пункта в театре не чувствовал (за его пределами, другое дело). Я-то убеждён, доказать не смогу, что его фамилию из наградного списка на звание Народного вычеркнули исключительно из-за графы в паспорте, но в любом случае он переживал это очень, чему свидетели мы с мамой (Саше тогда ещё шести лет не исполнилось). Потому что при всей его не показной скромности знал себе как артисту цену [48], не случайно же на вопрос с подковыркой «значит, считали себя третьим?» ответил недвусмысленно: «математике здесь не место»!

Довелось бы Капшеевой брать интервью, скажем, у Марио дель Монако или Йоси Бьёрлинга, о соперничестве с другими тенорами она спросить могла бы, а вот о звании – никогда: собеседники её просто не поняли бы.

Были ли соперниками, да ещё непримиримыми, скажем, всемирно известные Лучано Паваротти, Пласидо Доминго, Хосе Каррерас? Что каждый о себе думал или что ему нашёптывали, неизвестно, но когда импресарио переборовшего тяжёлую болезнь Каррераса предложил собрать «враждующих» на одной площадке для сбора пожертвований в созданный Хосе фонд борьбы с лейкемией, выяснилось – даже неприязни между ними нет, и весь мир с тех пор наслаждается записанным на открытии чемпионата мира по футболу 1990 года концертом Трёх Теноров.

А народными артистами Италии и Испании они не могли быть по одной, но принципиальной причине – среди их почитателей не нашлось ни одного монарха или премьер-министра, кому взбрело бы таким званием своих любимцев одарить. Потому что найдись, сограждане, изумившись, приняли бы новость как плохой анекдот, а догадавшись, как в этой логике может начать меняться социально-политическое устройство государства – пример-то перед глазами, устроили бы мощные демонстрации протеста.

Разумеется, наградами знаменитая троица обойдена не была. Оба испанца – Великие офицеры ордена «За заслуги перед (sic!) Итальянской Республикой». Итальянец – лауреат американской международной премии «Легенда Грэмми», а её присуждает не президент США, а Национальная академия искусства и науки звукозаписи, о престижности этой премии говорит то, что с 1990-го, когда была вручена первая, до Паваротти легендарными было признано всего 15 музыкантов.

При этом итальянским орденом награждают не только артистов: им за значительные заслуги перед нацией в области литературы, искусства, экономики, благотворительности, общественной и гуманитарной деятельности награждают гражданских и военных госслужащих старше 35-и лет. Как, кстати, и высшую гражданскую награду США, президентскую медаль Свободы – аналог рыцарского звания в Великобритании [49], получали и выдающиеся музыканты (Пласидо Доминго), и признанные миром общественные деятели (Мать Тереза, Лех Валенса).

Почётные награды, например, французский орден Академической пальмы (им была награждена, напомню, Ксения Дорлиак) или, говоря об опере, звания имеются и в других странах: Придворный певец в Швеции, Камерный певец в Австрии, Германии и Дании, причём опять же присуждение их – прерогатива не правительства, а таких авторитетных музыкальных институтов как Берлинский и Венский.