Матвей Хромченко - Солист Большого театра

Во время записей Мария Владимировна, сидя в аппаратной рядом с редактором и звукорежиссёром, уже не столь любезная, сколь требовательная, улавливая неточности в произношении певцом слов, всякий раз требовала остановить запись. Дошло до того, что на очередное замечание отец вспылил: мне главное спеть интонационно чисто!.. и потребовал удалить её из аппаратной. Конфликт удалось погасить с большим трудом: редактор Лариса Абелян (сама мне о том рассказала) уговорила радетельницу за правильный идиш отмечать ошибки, но запись не останавливать, мол, потом певец всё исправит, а звукооператор перемонтирует плёнку.

В аннотации к пластинке фирмы «Мелодия», выпущенной к 80-летию отца, музыковед М. Михайлов писал (цитирую с купюрами): «Обращаясь к прошлому, певец бережно воссоздает музыкальный и литературный язык оригинала, отобранные им песни слушаются словно впервые, так самобытно их исполнение… у него они будто лирический дневник. В нём – мелодический колорит его детства, „возвышающего душу“ (Л. Толстой), и чувство „крылатой гордости“ (М. Горький), оставляющие след на всю жизнь и схожие в воспоминаниях у всех людей мира. Какой жила песня когда-то в народе, такой и отозвалась у певца. В этом трепетном к ней прикосновении сказывается настоящая вокальная и артистическая мудрость. Мастерство Хромченко, воспитанное русской школой и профессией оперного певца, придаёт народной песне новое звучание, не потому ли она кажется не тронутой временем, не устаревшей? Мечта о счастье, прославление любви, радость празднеств и печаль, мудрость бытия – темы эти живут, пусть по-разному, у всех народов во все времена».

Саша решил подарить ему компакт-диск и по совету Константина Орбеляна (Гарриевича, племянника Константина Агаларовича, журналом «Opera News» признанного лучшим вокальным дирижёром современности) собрал по девять лучших записей русских романсов и еврейских песен, ранее выпущенных на пластинках. Такая композиция юбиляру очень понравилась, и он дарил диск друзьям и ученикам в Москве, а потом в Иерусалиме. Увы, этот диск так и остался единственным при его жизни.

Соглашусь с автором аннотации в том, что эти темы живут в песнях всех народов и во все времена разно. Поэтому отец, верный классической школе вокала, русский городской (цыганский) романс, неаполитанскую и еврейскую песню, не допуская «национальных красок», и всё же с разными «модуляциями», с разным эмоциональным отношением. Потому, хотя бы, что в русских романсах чаще звучит отвергнутая любовь: «прощай, письмо любви»… «промчался безвозвратно тот сладкий миг»… «ивы печальные». В неаполитанских и испанских песнях всё солнечно, бравурно, и после всех мимолётных влюблённостей с неизбежными изменами всё равно «сегодня я готов отдать девчонке с Арагона сердце моё». В еврейских песнях, рождённых в черте оседлости и даже в гетто, тоже есть ожидание счастья, радость любви, даже безудержное веселье («Фрейлехс»), но всё окрашено другим колоритом, тем более песни на бытовые темы, например о хлебе насущном или неунывающем портняжке.

Первый год после инсульта мама не сдавалась: ежедневно шажочками поднималась-спускалась по ступенькам лестничного пролёта, по квартире ходила без палки, когда в праздники собирались гости, сидела за столом вместе со всеми, но вести хозяйство (это стало заботой невестки, жены Саши) уже не могла. Чтобы надолго не оставлять её в одиночестве, отец чаще занимался со студентами дома, ухаживал за нею, кормил/поил [42], вместе смотрели телепередачи: мама помнила своё девичье увлечение танцами и старалась не пропускать трансляций с чемпионатов по фигурному катанию, особо радуясь за наших чемпионов. И всё чаще вспоминал детство в Златополе, а более всего любимого дядю, ещё одного, кроме Матвея, сына Ханины – Соломона, спасшего тонущего в бочке племянника.

В 1913-м Соломон (старший) оканчивал гимназию кандидатом на золотую медаль, но на экзаменах получил одну «четвёрку». Несколько дней спустя директора зарезали, дознаватели решили, что это месть неудачника. Его арестовали, отвезли в тюрьму в Чигирин, откуда деду удалось то ли под залог забрать сына на поруки, то ли, не дожидаясь ареста, отправить от греха подальше в дальние края. Так юноша оказался в Бельгии, где поступил в университет. Несколько дней (недель?) спустя убийцу нашли – фамилия Хромченко не запятнана, а Ханина, чтобы сын в одиночестве не тосковал, отправил к нему в Льеж наречённую невесту.

В середине 1930-х преуспевающий инженер, гражданин Великобритании, отважился на экскурсию по Украине, встретился ли со всеми родными, неизвестно, могли и затаиться: даже просто упоминать в анкетах родственников за рубежом, как и происхождение из дворян или священнослужителей, было чревато. Но что племянник стал известным певцом, лондонец знал: за пару лет до того дети прибежали к нему с криком «Соломон поёт!»… услышали по радио транслируемую из Большого театра «Травиату».

После войны в Москву приехал его приятель, дозвонился до нас и сказал взявшей трубку маме, что привёз письмо от дяди, а мама – надо ли напоминать, какой была вторая половина 1940-х – ответила, что муж… на гастролях и в ближайшие дни не вернётся.

Теперь же все попытки через бывавших в Европе знакомых что-либо о нём и его семье узнать – где живёт, под какой фамилией? – ничего не давали [43], оставалось одно – надеяться на случай.

Он, как говорится, не заставил – на самом деле очень даже заставил – себя ждать.

В один из вечеров осени 1988-го позвонила незнакомка, спросила, живёт ли здесь солист Большого театра Соломон Хромченко, а когда он взял трубку, пригласила к себе, посулив очень приятное свидание. Как ни странно, несмотря на поздний час он, что ему было несвойственно, тут же собрался. Открыв дверь, хозяйка квартиры проводила его в пустую комнату, предупредила: сейчас к вам придут, и удалилась, а вместо неё ворвалась очень похожая на любимого дядю его старшая дочь Роза: объятия, поцелуи, слёзы…

От неё мы узнали, что в 1947-м лондонец переехал с семьёй в Палестину, участвовал в создании энергосистемы возрождаемого Израиля, давно, как и его жена, умер, что Роза и брат Вивиен с семьями живут в Торонто, а младшая, Сара с двумя сыновьями в Иерусалиме. Они тоже давно хотели узнать, что сталось с их советским кузеном, и когда в Москву собралась группа канадских правозащитников (хозяйка квартиры была «отказницей», ждала визу в Израиль), Роза к ним присоединилась, имея один, но чёткий ориентир: солист Большого театра, если жив, ей помогут его найти.