Арманд Хаммер - Мой век - двадцатый

Военный комиссар носил очки и был одет в защитного цвета бриджи и застегнутый на все пуговицы френч. Его лицо было угловатым, глаза - голубыми, и, хотя он встал, чтобы меня приветствовать, взгляд его был холодным и пронизывающим, весьма отличавшимся от ленинского теплого и дружеского. В течение всей встречи он ни разу не улыбнулся. Мы разговаривали по-немецки, которым он прекрасно владел. Троцкий все знал о нашей концессии и о контракте на поставку Уралу продуктов питания в обмен на различные товары. Мы говорили о неограниченных возможностях этого района. По его мнению, минеральные ресурсы Урала только еще начинали разрабатываться. Он сказал, что недавно вернулся из инспекционной поездки по Уралу и убежден, что в этом районе неограниченные возможности для вложения американского капитала.

Он спросил меня, считают ли американские финансовые круги Россию привлекательной страной для вложения капитала. Я осторожно ответил, что, по-моему, сейчас еще слишком рано делать подобные выводы. Может быть, позже...

Троцкий высказал довольно любопытное мнение: поскольку, сказал он, в России уже произошла революция, капитал здесь в большей безопасности, чем где бы то ни было еще, так как ’’что бы ни случилось за границей, Советская Россия будет соблюдать все заключенные ею соглашения”.

’’Предположим, один из ваших коллег-американцев сделает капиталовложения в России. Когда в Америке начнется революция, его собственность будет немедленно национализирована, но его соглашение с нами не потеряет силы, в результате чего он окажется в гораздо лучшем положении, чем остальные капиталисты”.

Я какое-то мгновенье с удивлением молча смотрел на него, стараясь понять, говорит он серьезно или шутит. Но затем я понял, что он совершенно серьезен и действительно верит, что большевистская революция в Америке — это вопрос только времени. Я не пытался ему возражать.

Троцкий с готовностью согласился предоставить нам охрану, и после почти получасового разговора я ушел от него с впечатлением, что это человек необыкновенных способностей и непоколебимой воли, но властолюбивый и обладающий некоторым фанатизмом, которого я не заметил в Ленине.

Сегодня, через шестьдесят шесть лет после встречи с Троцким, мне трудно удержаться и не думать, что случилось бы с Россией да и со всем миром, если бы у него был другой характер. Что бы случилось, например, если бы он проявлял больше теплоты, был менее ортодоксальным и более дипломатичным по отношению к людям, не разделявшим его взглядов.

Тогда после смерти Ленина он вполне мог бы стать главой Советского государства вместо Сталина, и в этом случае последующая история Советского Союза да и всего мира могла бы значительно отличаться от сегодняшней.

На следующий день мы поместили в газетах объявление о том, что нам требуется конторская мебель, так как нанятое нами помещение было почти пустым. После трех-четырех посетителей, предлагавших обычные и письменные столы, к нам явилась чистенько, но бедно одетая девушка. Она сразу же объяснила, что мебели у нее нет, но, увидев наше объявление, она решила, что нам, может быть, требуются также и служащие. Вот она и пришла в поисках работы. Это было больше в американском стиле, а не в том русском, к которому я привык. Я тут же взял ее на работу, она оказалась ценным сотрудником и несколько лет проработала у нас, пока не вышла замуж.

У этой девушки, Анны Ивановны, была необычная судьба. Когда ей было восемнадцать лет, ее родителей убили белые. Так как братьев у нее не было, она сама переоделась в мужскую одежду и вступила в Красную Армию. В армии она прослужила всю гражданскую войну, и никто так и не догадался, что она женщина.

Посреди всей суматохи, связанной с открытием конторы, вошел нанятый нами швейцар, между прочим, бывший аристократ, очень представительный господин с длинной седой бородой, и нервно объ-вил, что прибыл отряд солдат, требующих немедленно закрыть помещение.

’’Как? Да не может этого быть, — сказал я. — Должно быть, тут какая-то ошибка”.

Он настаивал на своем и через минуту привел в мой кабинет двух офицеров. Они объявили, что помещение должно быть немедленно закрыто, поскольку мы не получили ’’патента” на открытие конторы от Московского совета (горсовета). Разговаривали они вполне вежливо, но категорично. ’’Всех придется арестовать, а помещение будет опечатано”, — заявили они.

Я попытался возражать, но они и слушать меня не стали. Тогда я предъявил дополнение к нашему концессионному соглашению, подписанное Цурюпой, и их поведение несколько изменилось. Однако подлинность этого документа все еще вызывала у них сомнение. В это время вошедший в комнату Мишель снял трубку стоящего на моем письменном столе телефона и сказал телефонистке: ’Пожалуйста, Кремль. Я хочу говорить с товарищем Лениным”.

При упоминании этого имени офицеры побледнели. Ответила секретарь Ленина Фотиева и, когда ей объяснили, в чем дело, попросила одного из офицеров подойти к телефону.

О том, что она ему говорила, мы могли догадываться только по его голосу. ”Да... да...” — только и мог произнести он, заикаясь.

Когда он повесил трубку и к нему вернулся дар речи, он сказал: ”Ну, тогда - другое дело. Правда, вы тут кое-что упустили, но это чистая формальность, которую можно в два счета уладить”.

Он обещал сам быстро все организовать, и солдаты удалились успокоенные. И действительно, на следующее же утро я получил патент. Но эта история была нам чем-то вроде урока. Я дал указание поместить докладную в большую раму и повесить ее на видном месте в конторе. В дальнейшем она много раз оказывала нам неоценимую помощь в затруднительных положениях. Мы с Мишелем носили с собой ее фотокопии и предъявляли их, когда встречались с казалось бы непреодолимыми препятствиями, — они немедленно исчезал*!, как по мановению волшебной палочки.

В начале декабря 1921 года в русские воды вошел первый корабль с американским зерном по товарообменному контракту, заключенному мной с Екатеринбургским советом. Отправлен он был с некоторой задержкой, потому что нам впервые пришлось иметь дело с подобным грузом, а также в связи с необычностью всей сделки. Петроградский порт, как он тогда назывался, уже замерз, и поэтому судно было направлено в эстонский порт Ревель (теперь Таллин) на Балтийском море.

Мне уже показали товары, присланные из Екатеринбурга для отправки обратным рейсом в Америку в уплату за наше зерно. Из-за уже упомянутых затруднений с транспортом товары эти прибыли в Москву только в начале ноября. В основном нам были приготовлены меха и кожи, но было тут и еще кое-что. В разговоре с сотрудником Внешторга в Москве, ответственным за выдачу экспортных лицензий, я как-то шутя сказал: ”А почему бы вам не послать еще и икры? У нас в стране ее уже давно нет, и она должна быть нарасхват”.