Стефан Хермлин - Вечерний свет

— Слушайте все внимательно! — возвысил голос Шарло, тогда как люди в передних рядах не сводили глаз с наручников Марселя, будто уже знали, что именно скажет Шарло. Запыхавшись после бега, они пытались выровнять дыхание и кричали задним: «Тише, внимание!» А между тем людей все прибывало, и запоздавшие примыкали к внешнему полукольцу толпы.

— Слушайте все внимательно! — повторил Шарло. — Видите этого типа? — и, выждав паузу, ткнул в Марселя. Голос Шарло набрал силу, стал звонким, как у оратора на митинге: «Французы! Перед вами предатель! Вы не забыли еще декабрь? У этого парня на совести гибель маки из С.!»

Марсель тогда был шофером в маки и считался надежным и дельным парнем. В декабре 1943 года немцы захватили его вместе с грузовиком. Сейчас Луи уже не помнил точно, какого числа это случилось. А через сутки после ареста Марселя эсэсовцы и милиция напали на горный лагерь маки из С.: это он их навел. Партизаны в то время ослабили бдительность, по беспечности они даже не выставили часовых, и напавшие на рассвете в пятом часу немцы захватили их спящими. Маки тогда потеряли девятнадцать человек. Те, кому удалось спастись, влились в соседний отряд, которым командовали Шарло и Луи. А Марсель с того дня сидел за баранкой личной машины шефа гестапо из Ориака. Время от времени до партизан доходили кое-какие вести о Марселе, так как некоторые бойцы из отряда осмеливались пробираться в Ориак; Марсель пронюхал об этом и тоже подвел их под арест; с тех пор они так и пропали. Окрестные жители наблюдали, как Марсель изо дня в день слоняется по улицам, пьяный до остекленения, трезвым его теперь и не видели, и люди с надеждой стали говорить, что, по всей вероятности, близок час, когда он вместе с шефом гестапо попадет в аварию и их автомобиль превратится в груду искореженного железа. Карманы Марселя были набиты деньгами; в каждом бистро он бросал их на стойку без счета, хотя ни один человек не соглашался пить с ним за компанию, не считая размалеванной девки, которая прежде торчала возле немецких казарм, а теперь таскалась с Марселем. В тот день, когда в Р. получили сообщение, что немцы арестовали Марселя за воровство и посадили в тюрьму к уголовникам, Луи пришел к Шарло с предложением выкрасть Марселя из камеры.

— Из-за него замучены девятнадцать человек, девятнадцать патриотов, — сказал Шарло, не выпуская из своих твердых рук Марселя, который застывшим взором, точно слепой, смотрел поверх окружающей их толпы. — Он предал Роже, Виктора, Эмиля и Жака, он донес на них сразу же, как только высмотрел их на улице из окна таверны. У нас имеются свидетели. И эти четверо патриотов тоже убиты. Этому мерзавцу двадцать три года, и на совести у него гибель двадцати трех человек, по одному за каждый год его подлой жизни.

Чувства и мысли Луи, должно быть, были такими же, как и у каждого из толпы; в груди у него закипала слепая ярость, готовая прорваться наружу, хотя участь Марселя была предопределена им еще полгода назад, была для него решенным делом — спланированным и трезво продуманным до конца. Луи вдруг почувствовал, что, когда он смотрел на Марселя, ногти его непроизвольно впились в ладони.

Женщина лет пятидесяти протискивалась к ним через толпу, растрепанная, с торчащими из волос шпильками: в руках у нее была старая сумка для покупок, которую она держала за одну ручку. Эта женщина первой переступила незримую грань, отделявшую толпу от машины. Запрокинув голову, чтобы взглянуть Марселю прямо в лицо, она стояла перед арестованным и часто моргала, слезы лились у нее по щекам.

— Так это же младший Пьеретты, моей сестры из Карла́, — сказала она.

Толпа замерла в молчании, и тут Луи с захолонувшим сердцем понял, что не боязнь и не сострадание заставляют женщину плакать. Он перевел взгляд на Марселя, который слинял с лица и посерел — под стать той стене, что отделяла сад от улицы; Марсель закрыл глаза, точно заранее знал, что ему сулят эти слезы.

— Ах ты, подлец! — выдохнула она, и голос ее прерывался от сдавленных рыданий. Луи попытался представить себе, какой у нее был голос, когда она в прежние годы приезжала в гости к Пьеретте в ее жалкую батрацкую хижину: добрая тетя, которая всегда привозила из города своему маленькому племяннику то новый ножичек, то кулечек со сладостями.

— Шкура! — снова услышал Луи, и теперь он знал, что не от всхлипываний прерывался голос женщины — в нем звенела всезатопляющая ярость, именно она сотрясала ее, как роженицу.

— Ах, подлец! Несчастная Пьеретта! — продолжала женщина. — Предатель! Убийца!

Слезы текли по ее лицу, ставшему за долгие годы неотличимым от всех других старых женских лиц ее возраста в этой толпе, и одновременно, казалось, внутри ее зреет какая-то мысль. Внезапно она плюнула Марселю в глаза.

— В петлю его, — сказала она тихо, но каждый услышал ее в безмолвной толпе. Люди задвигались. Из задних рядов кто-то крикнул: «Вздернуть его!»

Шарло стремительно рванул дверцу автомобиля и затолкнул Марселя на заднее сиденье. Потом он, не медля ни секунды, включил зажигание, и машина осторожно поползла сквозь расступавшуюся толпу.

Когда машина выбралась на дорогу в Р., Луи скосил глаза на соседа: в лице Марселя на удивление быстро появились прежние цвета и краски. Через секундные промежутки машину накрывала тень от деревьев, тянувшихся вдоль шоссе. «Что же такого особенного в этой физиономии?» — спросил себя Луи. Лицо Марселя было заурядным, добродушным и румяным под шапкой белокурых волос.

— Все в твою честь, — сказал Шарло с коротким смешком. — Ради тебя выкатили из стойла лучший автомобиль.

Черный «мэтфорд» был единственной автомашиной маки, которая ходила на бензине, без газогенераторов; в их прогулке нельзя было рисковать — а вдруг да машина откажет. Для «мэтфорда» проскочить семьдесят километров, до Р., было детской забавой. Машина плавно вошла в поворот, минуя заграждение, и, взглянув на часы, Луи убедился, что обратная дорога занимает у них меньше времени. Шлагбаум был опущен, и Луи из предосторожности приготовил ручную гранату. Шарло сбросил газ и требовательно засигналил. Они чуть ли не черепашьим шагом проползли под шлагбаумом, который поспешно поднял охранник в серо-зеленом мундире, даже не взглянув на машину. Пришли времена, когда солдат или сторож, поставленный на переезде, приучились поступать с оглядкой, а еще того лучше — ради собственной безопасности вообще не замечать, что за машина проскочит мимо поста.

Шлагбаум исчез позади, они приближались к ложбине, от которой строго по прямой шла дорога на Р. Шарло с досадой вздохнул и притормозил машину:

— Нет, ты только посмотри!

На склонах ложбины лесорубы валили лес, и нередко спиленное дерево падало прямо на дорогу. Луи ничего не имел против вынужденной остановки; дорога являла собой картину ничем не тревожимого покоя; напрашивалась мысль, что эти деревья, рухнувшие косо поперек шоссе, лежат здесь с незапамятных времен, постепенно окаменевая на ветру, пригибающем траву к земле. С момента, как заглушили мотор, мужчины не обменялись ни словом. Луи изучал нависшее над ложбиной небо, где ветер гнал фиолетовые облака, трепля их за края. За внешними декорациями ландшафта таилась непрерывная и неуправляемая жизнь; леса, уходящие ввысь, скрывали уйму пещер, питаемых подземными водами, чащоба скрывала лесные поляны и недоступные людям отвесные тропы, на которых, карабкаясь вверх-вниз, паслись одичалые козы. Там, за холмами, думал Луи, мог бы лежать залив с его переменчивой игрою света в утренний и закатный часы; и нигде не видно ни души, разве что иной раз развеваются на ветру подол платья или проблеск обнаженного тела. Луи и Шарло, обливаясь потом и кряхтя от натуги, уперлись в недвижное бревно, лежавшее поперек пути, — они общими усилиями пытались сдвинуть его с дороги.