Стефан Хермлин - Вечерний свет

— Ты хотя бы заставил Марселя помочь нам, — сказал Луи.

Шарло с сомнением поднял глаза:

— Какой от него прок, если он в наручниках?

— Тебе что, нечем их отомкнуть? — стоял на своем Луи.

Шарло на миг задумался, потом рассмеялся.

— Ладно, будь по-твоему, — бросил он и, подойдя к машине, снял с Марселя браслеты. Марсель не сказал ни слова; стоя бок о бок с ними, он с минуту зорко вглядывался в даль, озирая цепь горных вершин, и растирал затекшие кисти рук. Потом с отсутствующим видом он поплевал на ладони, и все трое снова уперлись в кряж.

Луи не перестал еще удивляться, что Марсель помог им так запросто, будто это само собой разумелось, а машина уже въезжала в Р. Настоящее лето еще не приспело, и в этот поздний предвечерний час было зябко; солнечный луч позолотой высвечивал прогалины между домами, но настоящего тепла в нем не чувствовалось. Несколько партизан, усевшись на водопойной колоде, глядели на скот; при виде машины они вскочили и направились к ней. Луи приметил среди них трех парней из С., уцелевших от гибели. Сейчас они на бегу схватились за свои пистолеты.

— Отставить, — коротко бросил Шарло, — завтра в шесть утра обвиняемого будет судить трибунал. Каждый, у кого есть обличительный материал, обязан присутствовать в качестве свидетеля.

Те трое из С. снова заткнули за пояс свои пистолеты. Луи принял рапорт от дежурного. При этом он думал, куда бы приткнуть Марселя до завтра. Посадим его в сторожку, решил он. Луи велел накрепко привязать арестованного к скамейке, дать ему поесть и наказал страже, чтобы ночью к Марселю не подпускали ни единого человека, за исключением командира отряда и лично его, Луи; за жизнь Марселя охрана отвечает головой.

Потом он какое-то время побродил по деревенской улице, перекинулся словцом с товарищами по оружию и с крестьянами, которые возвращались с сенокоса домой, через окна заглядывал в кухни, где пылал хворост под котлом с похлебкой. В сумерках на улице зажигались первые огни. Девушки и пожилые женщины из Р. испокон века славились в округе как искусные вязальщицы; теперь они все были заняты тем, что подрубали полотнища флагов и шили нарукавные повязки: в день освобождения батальон продефилирует с ними через Ориак. Сидя под распятием, женщины клонили головы над алым шелком, из которого некогда делались церковные покрывала, теперь же они вышивали фригийский колпак, а под ним — начальные буквы партизанского девиза: Ф. Т. П. Ф. [38] Francs-Tireurs et Partisans Françaises. — Вольные стрелки и партизаны Франции. Крестьяне в рубахах с засученными рукавами ели картошку, а за спиною у них красовались самых разных размеров трехцветные национальные флаги.

Луи поскреб носком сапога световой квадрат в придорожной пыли. Первые звезды начинали мерцать на ночном небе. Тянуло ветром; Луи плотнее обмотал вокруг горла шейный платок. Нет, настоящее лето еще не приспело. Мысли его вернулись к Марселю. Печка в сторожке, как правило, топится круглую ночь; спать в таком положении, как есть, скрученный по рукам и ногам, Марсель, конечно, не сможет, но хотя бы мерзнуть не будет. Луи снова без всякой цели побрел вдоль улицы. Мне тоже сейчас не до сна, подумал он у двери в сторожку.

Марсель откинулся к стене, возле которой стояла его скамья. В связанных руках он перекатывал жареный каштан. Луи остановился подле него и удостоверился, что на лице Марселя было написано то же умиротворенное безразличие, каким оно отличалось всегда.

— Ты знаешь, — заговорил Луи, — я все время задаю себе вопрос: как же это могло случиться?

Марсель уронил каштан, слышно было, как тот покатился по деревянному полу. Потом он поднял на Луи свои пустые, невинные глаза, и брови его поползли на лоб.

— Что именно, капитан? — спросил он.

Когда Луи принялся снова растолковывать Марселю свою мысль, ему показалось, что самый вопрос свой он поставил неверно, да и что ответ Марселя как бы даже заранее был известен; за вопросами и ответами всегда останется скрытой какая-то неточность или недоговоренность.

Марсель долго думал, прежде чем ответить:

— Откуда мне знать, почему так вышло… Я и сам себя часто спрашиваю. Попросту говоря, струхнул я.

— Они тебя били в тот раз, — спросил Луи, — когда застукали с грузом?

К своему удивлению, он увидел, что Марсель покраснел, услыша вопрос.

— Да им незачем было бить меня, — сказал Марсель и взглянул на свои наручники; в тоне его послышался оттенок недоумения, словно ему хотелось спросить Луи: «Неужели ты до сих пор ничего не понял?» — С какой стати им было бить меня, когда я и без того струхнул? Я сам все сразу и выложил.

— А после ты показал тропу?

— Я сразу им сказал, что могу показать дорогу.

Луи промолчал. Он пытался представить себе всю простую, бедную событиями двадцатитрехлетнюю жизнь Марселя; как школьник ищет ответ к задаче, так и он пытался отыскать день и час, после которых все у Марселя пошло под уклон, ему же самому на беду. Однако Луи не удалось найти ничего общего между Марселем, который сидел напротив него, и тем мальчонкой-сторожем, который науськивал собаку на корову Маркизу, чтобы выгнать ее из соседского овса. Он выхватывал из жизни Марселя мгновения — как в смене кадров — и в каждом, видел его таким же невинным, загадка так и оставалась загадкой: вот он слушает мать, задрав над столом подбородок, а Пьеретта посылает его в лес, чтобы резать дрок на зиму, вот он — почти ровно четыре года назад — переступает родной порог, и в глазах у него даже нет страха, все вытеснено смертельной усталостью; обмундирование на нем превратилось в лохмотья и кое-где обгорело: он бежал из Дюнкерка. Мысленным взором Луи видел Марселя, каким знал его в деле: стоящим возле грузовика, который всегда у него в идеальном порядке; Луи ясно представлял себе характер Марселя: парень он был радушный, исполнительный, дисциплина иной раз хромала, но он был не из тех, кто привык вшиваться возле начальства; человек он был компанейский, и все его любили.

— Я знаю одно, капитан, — заговорил Марсель спокойным тоном, как будто речь шла о погоде, — я поступил как подлец, и в этом люди правы. Меня, конечно, повесят, и, пожалуй, это к лучшему. Хочется только, чтобы скорее все было позади.

Луи внутренне содрогнулся. Он понял, что под словами «скорее бы все было позади» Марсель подразумевал не суд и не наказание, а всю свою жизнь. Открыв окно, возле которого взад-вперед вышагивал часовой, Луи выглянул наружу. Ветер заметно крепчал; временами резкий порыв его обрушивался на вершину холма, где находилась деревня. Чернел ясный купол неба. «Пусть будет так!» — подумал Луи и захлопнул окошко.

— Ладно! — произнес он вслух и повернулся к арестованному, который сидел недвижно, с упавшими на лоб прядями белокурых волос. — Так, значит, до завтра, — сказал Луи и вышел в ночь. У двери он еще раз напомнил часовому, чтобы тот не зевал, и по темной улице поплелся к дому, где они с Шарло сообща занимали одну комнату. Раздеваясь на ощупь — он решил не зажигать света, — Луи услыхал ровное дыхание своего товарища; на него тоже вмиг навалилась усталость, и он заснул как убитый.