Витторио Страда - Самокритический автопортрет

Вернемся к другой встрече - той, что состоялась в Конье в 1963 году раньше римской. Тольятти пригласил Веэса с женой к себе в гости. Как «светский человек», он не стал разубеждать Тольятти относительно его роли, - как тот думал, решающей, - с московской пропиской (хотя, пожалуй, помощь Тольятти действительно решила дело) и не стал рассказывать о своей сюрреалистической встрече с ректором МГУ. Тольятти очень удивился, узнав (скрыть этот факт было невозможно), что Веэс отказался от предложенного ему компромисса и не стал писать диссертацию на тему переводов Маяковского на итальянский. Беседа, проходившая в кабинете, уставленном книгами, могла бы мирно продолжаться, если бы маленькая очаровательная дочурка Веэса Ольга не принялась ворошить журналы секретаря итальянской компартии, расположенные в строжайшем порядке, что вызвало его беспокойство, вполне понятное страстному книголюбу Веэсу. Тут Клара, отвлекшая дочку от журналов хозяина и не спускавшая с нее глаз, допустила оплошность. Она сказала, что (в ходе своего постсоветского перевоспитания) прочитала замечательную книгу Виктора Сержа 29 «Записки революционера», в которой рассказано, и намного лучше, о том, что впоследствии «разоблачил» Хрущев. Клара говорит, что в глазах Тольятти сначала мелькнула холодная молния, но потом он понял, что перед ним не провокатор, а бывший советский человек, наивный и без задних мыслей (в это время Веэс под скатертью стола дал пинка супруге, чтобы она не настаивала на этой теме). Тольятти переменил разговор и заговорил почему-то о зяте Хрущева Аджубее, который сделал карьеру журналиста и дипломата (имеется в виду его официальный визит в Ватикан к Папе), и назвал его бахвалом. О Хрущеве он тоже высказался без особой симпатии, хотя и не так жестко.

Наверно, читателю интереснее не личные воспоминания Веэса, а его свидетельство об издательстве Эйнауди, где он работал. Но здесь потребуется скорее не свидетельство, а историко-критический анализ деятельности издательства в определенный период итальянской и мировой жизни, что выходит за рамки «автопортрета», особенно потому, что Веэс и в этом не собирается приписывать себе роль более важную, чем та, какую он на самом деле играл в издательстве. Свидетельством его работы является каталог издательства, в котором фигурируют многочисленные книги, выбранные Веэсом и выпущенные под его редакцией. Так сказать, идеологическое ядро редакции было представлено теми, кого постепенно подобрал сам Эйнауди, но последнее слово в определении общеиздательской линии оставалось за ним. Какое-то время работавший в издательстве Веэс, формулируя для себя мнение о его деятельности и признавая обоснованность некоторых обвинений в зависимости многих издательских решений от политической культуры «левого», преимущественно коммунистического толка, считает, что, тем не менее, при таком раскладе сил внутри редакции, широта и серьезность основного издательского портфеля значительно перекрывала свойственную этой культуре ограниченность. В этом смысле публикации Эйнауди открыли путь к преодолению этих самых недостатков, и когда панорама итальянской политики и культуры обновилась и в издательской почти монополии («гегемонии») образовалась брешь, издательство Эйнауди, пусть и медленно и с определенными умолчаниями, обрело свое место в яркой панораме долгожданного плюрализма. Сказать, что Джулио Эйнауди был великим издателем итальянского и международного масштаба, значит утверждать очевидное. Веэс навсегда запомнил удивительную способность Эйнауди чувствовать книгу в повседневной работе, его интуицию и готовность принять, казалось бы, рискованные, однако культурно оправданные предложения, и память Веэса благодарно хранит его неповторимый образ.

Среди многочисленных авторов, предложенных Веэсом для публикации во время его работы в издательстве, можно назвать тогда мало известного Михаила Булгакова 30 , и открытого им Михаила Бахтина 31 . С ним ему посчастливилось познакомиться (к сожалению, на расстоянии, потому что Саранск, где жил Бахтин, был закрытым для иностранцев городом). Тот же Веэс познакомил итальянцев с Юрием Лотманом 32 , с которым у него были тесные отношения сотрудничества. Веэс не считает нужным говорить здесь о своих критических работах (книгах «Традиция и революция в русской литературе», «Мифы и фигуры русской литературы от Достоевского до Пастернака», семитомной «Истории русской литературы», журнале «Россия/Russia» и об исследованиях по истории русской политической мысли от Герцена до Ленина, от Троцкого до Мартова, от Трубецкого до Сахарова). Но нельзя не упомянуть одного имени - имени Александра Солженицына, сыгравшего огромную роль и в его биографии. С момента прочтения его знаменитой повести «Один день Ивана Денисовича» Веэс нашел в Солженицыне 33 решающий ориентир. Он многим обязан его последующим книгам, особенно «Архипелагу Гулаг» и очень сожалеет, что не смог работать над его итальянским изданием, потому что права на него получил другой издатель. Не только проза Солженицына («Раковый корпус» вышел в издательстве Эйнауди с предисловием Веэса), но и его публицистика (не говоря уже о потрясшем «Архипелаге») стимулировали Веэса в его все более углубленной критике советского режима и его идеологии. История его личных отношений, сначала косвенных, потом прямых, с Солженицыным, с самого начала высоко оценившим рецензию Веэса на «Один день Ивана Денисовича», не входит в цикл этих воспоминаний. Но с Солженицыным связана история, повлекшая за собой резкий поворот в жизни Веэса, и вместе с еще одним аналогичным по значению фактом проводит грань между «туринским» и «венецианским» периодами его жизни.

1968 год стал для Веэса, как и для всех, годом особенным, даже решающим, но повлиял на его жизнь аномальным образом. К западному, в том числе итальянскому протестному движению «68-го» Веэс отнесся без всякого энтузиазма, в то время как максимально поддерживал параллельное (отличное по своему характеру) на «востоке», в странах зоны советского влияния. Не то чтобы ему нравилась застойная атмосфера Италии до 68-го, но «бунтари» отнюдь не внесли в нее чистой и свежей струи. Выше уже говорилось об инстинктивной реакции Веэса на маоистскую «культурную революцию», и она не только усилилась при виде того, с каким энтузиазмом ее встретили новые «левые», а лучше сказать леваки. Если китайский маоизм был серьезным, трагически серьезным явлением и требовал анализа в его конкретной реальности, то его имитация в италийском и вообще западном ключе была для Веэса невыносима не столько с политической, сколько с интеллектуальной точки зрения. Новая атмосфера стала удушливой, главным образом когда ее струи стали просачиваться на место его работы - издательство Эйнауди. Один его почтенный коллега, бывший (не совсем) сталинист, в ответ на ироническое замечание Веэса о его пристрастии к «красной книжке» 34 изрек: «Неужели ты не понимаешь, что это как святое причастие для верующих?» Конечно, Джулио Эйнауди не опустился, и не мог опуститься, до такого уровня глупости. Будучи человеком умным, с широкими интересами, он, может быть, поддавшись, как и многие, царившему в ту пору духу, старался не отстать от молодежи и повернулся лицом к новым оппозиционным силам, но не с целью критического пересмотра консервативных позиций, а пассивного принятия новой идеи, которая должна была упрочить старую. Веэс в своей работе все более выходил за рамки официального антисталинизма и ориентировался на «ревизионистскую» политико-интеллектуальную эволюцию внутри советского мира. В этой связи можно напомнить, что при посещениях Праги он разделял позицию своих друзей (коммунистов и демократов), поддерживавших Дубчека, но критически относившихся к его идеологической наивности. В издательстве он все больше ощущал себя не на своем месте, как, впрочем, и другие коллеги, куда более авторитетные, в первую очередь Франко Вентури, с которым Веэса связывала давняя симпатия и дружба. Демонстрировал свое недовольство и Норберто Боббио 35 . Джулио Эйнауди успокаивал Веэса («увидишь, пройдет и это»), но, в конце концов, и Веэс, и Франко Вентури ушли из издательства совершенно независимо друг от друга («беспрецедентно!» прокомментировал Джулио Боллати, второй человек в издательстве).