Алексей Шеметов - Искупление: Повесть о Петре Кропоткине

— Кому нужны сейчас этические сочинения? Основа твоей «Этики» — взаимная помощь, а здесь идут взаимные смертельные раздоры.

— Именно теперь-то и надо положить начало новой этике. Она так необходима людям, которым предстоит строить жизнь на новых нравственных началах. После таких всемирных потрясений человек должен задуматься, как ему дальше жить. Нет, я должен написать «Этику». Должен! Во что бы то ни стало!

Софья Григорьевна покачала головой.

— Неуемная ты душа, Петруша. Все такой же, хоть и бел как лунь. Переиздаются твои старые книги, посмотрел бы, как воспримут их теперь в России, а тогда уж брался бы за новую.

— Нет, с «Этикой» тянуть нельзя, это же будет итог всего, что я написал. Завершение всей моей работы. Только бы успеть. Завтра засяду.

— А огород? — улыбнулась жена.

— Одно другому не помешает. Возделаем и огород. Помогу.

— Ладно уж, обойдусь без твоей помощи, садись за свою «Этику».

Назавтра он принялся за свое главное теперь дело. Половина библиотеки оставалась еще в гостиной, и он уже во время работы отыскивал в грудах нужные книги, переносил их охапками к себе и расставлял по полкам. Через неделю плотные ряды книг, поднявшиеся от пола до потолка, заняли все стены его комнаты (Брокгауз не вместился), осталось лишь место для небольшого сафьянового дивана. Софья Григорьевна за эту неделю нашла прислугу, очистила с ней усадебную землю от завала бетонных и кирпичных обломков, нашла потом человека с лошадкой и плужком, и тот вспахал и помог засадить картошкой огород, занимавший центр старого липового сада. Петр Алексеевич, стыдившийся в первые дни, что не принимает участия в обработке земли, мог теперь без угрызения совести сидеть над «Этикой».

Да, эта книга должна была явиться итогом его многих трудов, а непосредственной ее предшественницей была «Взаимная помощь как фактор эволюции». Над той он размышлял и работал годами, изучая факты взаимной помощи последовательно — в животном мире, среди дикарей, среди варваров, в средневековом городе и, наконец, в современном обществе. Мысли о природном происхождении нравственности начали у него проклевываться еще во время сибирских путешествий, когда он, познакомившись с открытиями Дарвина, только что обнародованными, наблюдал за жизнью диких животных. Эти мысли не оставляли его и в Петропавловской крепости, и в Клерво, куда он попал, уже прочитав в «Трудах Санкт-Петербургского общества естествоиспытателей» доклад зоолога Кесслера, в котором впервые было высказано предположение, что в природе рядом с законом борьбы за существование действует и закон взаимной помощи. Голос Кесслера тогда мало кто услышал: шумно торжествовали разноголосые дарвинисты. Однобокие последователи Дарвина, скорее мальтузианцы и ницшеанцы, переносили закон борьбы за существование в социальную среду («гибель слабых целесообразна»). И когда серьезный английский ученый Гексли, опираясь на этот закон, выступил со своей жестокой статьей, направленной против идей социализма, Петр Алексеевич, вооруженный изученными фактами и подготовленными доводами, пошел в наступление на социальный дарвинизм, оправдывающий классовую иерархию. Чтобы доказать, что взаимная помощь в природе и в человеческом обществе является другой стороной естественного отбора и не менее существенным фактором эволюции, он с жаром принялся за давно задуманную книгу. Работая над ней, он уже прокладывал путь к «Этике», которой и предстояло теперь завершить труды всей его жизни. Только бы успеть ему управиться! Здоровье, как ни бодрись, заметно падает. Впервые взбунтовалось сердце почти два десятилетия назад. Тогда оно долго отказывалось нормально работать, и в конце концов пришлось выехать из Бромли, лондонского пригорода, на берег Ла-Манша. Брайтонский климат успокоил сердце, но в нынешнее тяжелое время оно в любой момент может забастовать. Соня всегда настороже, особенно теперь. Не позволяет перегружаться, ограничивает в работе, прогоняет на прогулки.

Гулять молодцеватый старичок выходил в элегантном английском костюме, в светлой фетровой шляпе, с черной тростью. Прямой, легкий, как-то особенно чистый, он выходил из сада, за углом забора поворачивал на Сергиевскую улицу и поднимался по ней к старинному парку. Тут останавливался отдышаться (никак не мог приучить себя к тихой ходьбе). Потом надолго погружался в прохладные недра тучного березово-липового леса. И в свои мысли. Иногда он отправлялся гулять по другому пути. Не сворачивал на Сергиевскую, а шел прямо к зеленому крепостному валу, поднимался на него и ходил вокруг древнего кремля, который в двенадцатом веке был начисто сожжен Святославом Черниговским, а в тринадцатом дважды до основания разрушался ханскими ордами. Воинствующая знать разрушала, а изнуренный люд продолжал строить и строить. Двадцатое столетие, разразившееся такой небывалой народной бурей, должно положить конец этому неравному состязанию разрушителей и строителей, думал Петр Алексеевич. Он ходил кругами по валу, обозревая кремлевские церкви и дома, живописный городок, тонущий в зелени, окрестные леса и поля, деревеньки и отлогую долину Яхромы, обращающуюся вверху в широкую пойму.

К людям города он присматривался еще со стороны, не торопясь вступать в тесные сношения с ними, чтобы не отвлекаться от начатой работы, пока по-настоящему в ней не укрепился. Некоторые горожане, узнав, видимо, кто такой этот красивый старик с белой бородой во всю грудь, уже здоровались с ним, и он поспешно и радушно им кланялся, снимая шляпу.

Однажды, проходя по улице мимо деревянного зелененького дома, он увидел через открытые окна столы с камнями и молодых женщин, разбирающих на полу древесные ветки. Он замедлил шаги, потом, глянув на открытую калитку, завернул во двор и вошел в помещение, просторное, с двумя рядами столов вдоль стен и огромной печью посреди. Женщины торопливо встали.

— Простите, я отвлек вас от занятия, — сказал он, сняв шляпу. — Захотелось посмотреть, что вы тут созидаете. Кажется, музей?

— Да, это будет музей, — сказала девушка, похожая на петербургскую курсистку далеких семидесятых годов. — Проходите, пожалуйста, посмотрите.

Он пошел осматривать все то, что помещалось на столах, — камни, горшки с землей, папки с растениями, кучки мха, пласты дерна и торфа… Женщины тихо двигались за ним, а «курсистка» рассказывала ему о союзе кооператоров, который имеет отдел культуры, библиотеку, типографию, а теперь вот создает музей краеведения.

— Очень хорошо, что вы зашли, Петр Алексеевич, — говорила «курсистка». — Я слышала, что в прошлом вы занимались географией и геологией. Хотела просить вас, чтоб помогли разобраться.