Марина Райкина - За кулисами. Москва театральная

– Шура, ну кто это из зала увидит?

– Невозможно, – отвечал тот упрямо.

– Так чем отличаются актеры-пациенты от обычных пациентов? – поинтересовалась я у специалистов. По мнению доктора Тумкина, актеры эмоциональны даже в своем недуге.

– Как-то играли «Татуированную розу». Перед спектаклем прибегает ко мне артист Борис Коростылев. Возбужден: у него ячмень на глазу. Конечно, можно загримировать, но нарыв мешает ему войти в образ. Страшно нервничает. Я позвонил знакомому окулисту, и тот посоветовал Коростылеву взять больничный. Какой больничный, если зал уже сидит. Тогда я дал ему пустырника, антибиотик и вырвал несколько ресничек в расчете на то, что откроется проток. И действительно, боль улеглась, и спектакль прошел на «ура».

Эта история доказывает, что доктор за кулисами – это прежде всего психотерапевт. У мхатовского доктора к каждому артисту был свой подход. Он знал, например, что Станиславу Любшину, у которого перед спектаклем всегда падает давление, надо обязательно дать кофеина. А с актрисой, у которой ни один спектакль не обходится без истерики, надо просто поговорить.

У его предшественника, знаменитого на всю Москву доктора Ивлева (в прошлом фармацевта), был свой подход к артистам: он им давал пилюли собственного изготовления.

– Да это была просто лошадиная доза кофеина, – говорят старики МХАТа.

Да, лошадиная, но зато какой психологический эффект – артист притихал, как мышь.

– Актеры болеют очень дисциплинированно, – добавил доктор Крелин. – Вот Михаила Козакова возьмите. В лечении он был такой же работяга, как и на сцене и на экране. Он попал в аварию, лежал в больнице, где с ходу нам заявил: «Я должен скорее подняться, мне нужно выступать». Он как сумасшедший занимался лечебной гимнастикой, массажем. И довольно быстро восстановился, добился такой же походки и пластики.

Михаил Козаков не разочаровал врачей и в последние годы жизни. Скорее он разочаровался в отечественных эскулапах. Все началось весной 2000 года в Торонто, где артист был на гастролях. После возвращения рассказывал:

– Я не очень-то хорошо вижу, а в темноте кулис – тем более. Стою, готовлюсь к выходу на сцену, делаю пару шагов в сторону и… лечу в люк. Когда приземлился, выматерился, но понял – руки-ноги целы, голова тоже, и страшная боль в плече. Меня вытащили. Перепуганный продюсер спросила: «Можете играть?» А что мне делать – зал полный, билеты проданы.

Плечевая эпопея затянулась на полгода: Козаков мучился, но играл. Позже он признался, что если бы его театр был государственный, а не частный, он бы мог себе позволить валяться в больнице и кушать апельсины, как член профсоюза. А так… Артист честно пытался лечиться в Институте травматологии, прибегал к помощи китайской медицины, но ничего не помогало. В июле он отправился с Театром имени Моссовета на гастроли в Израиль, где ему стало совсем плохо.

– Я даже не хотел ехать – так было фигово. Но не было бы счастья, да несчастье помогло. После последнего спектакля, когда даже уже обезболивающие не помогали, я угодил в больницу. И там после всех обследований мне поставили точный диагноз – разрыв связок плеча, а вовсе не перелом, как твердили доктора в Москве, делавшие мне все те же самые обследования. Я практически чуть не стал одноруким артистом. А кому они нужны – однорукие?

Верная постановка вопроса. Врач не имеет права на ошибку не только применительно к артисту. Но в случае с артистами, когда решение приходится принимать в считаные секунды, чтобы вовремя начать или не прерывать спектакль, роль врача в закулисном спектакле становится самой главной. Роковую ошибку допустили врачи «Скорой помощи» Санкт-Петербурга, когда Театр имени Моссовета играл на гастролях «Милого друга».

Середина первого акта. На лестнице г-н Дюруа – Александр Домогаров – должен объясняться в любви партнерше. Та приготовилась к мизансцене, ждет, а Германна, то есть Жоржа, все нет. Время идет. Режиссер из ложи несется за кулисы и видит такую картину: Домогаров, бледный, как полотно, сидит с закрытыми глазами на стуле в отключке. «Сашка, с сердцем плохо?» – кричит режиссер и трясет артиста за плечи. А тот только мычит – сознание потерял. Что делать? Житинкин бежит к заднику, поднимается по декорации и вместо героя возникает на лестнице. Поднимает руки над головой, давая отмашку перекрыть звук. «Кто-то помер», – решил зритель.

– Господа, одному из артистов (режиссер сознательно не называет фамилию) стало плохо. Мы ждем врача, и спектакль продолжится через сорок минут. А вы пока погуляйте в фойе, пройдите в буфет.

Зал загудел в раздражении и захлопал креслами. Никто, однако, с представления не ушел.

На самом деле этой неожиданности могло не быть, если бы не ошибка врачей. Перед спектаклем Домогаров пожаловался на боль в колене, которое он разбил на съемках. Приехала «скорая», но заявила, что «блокады» у них нет, ее нужно доставать у спортсменов. И пока работники театра по знакомым доставали «блокаду», «скорая» вкатила Домогарову анальгин. Казалось бы, невинное лекарство, но доза оказалась лошадиной – пять кубиков. В результате передозировки Домогаров, что называется, поплыл на сцене – давление упало настолько, что он начал терять сознание, говорил и двигался, как в рапиде. Только успел шепнуть партнерше Нелли Пшенной: «Держи меня, Неля». И та буквально на себе уволокла его за кулисы, где его в бессознательном состоянии и обнаружил режиссер Житинкин.

В тот вечер актер так и не смог выйти на сцену – плата за профнепригодность медиков высокой оказалась.

Далеко не каждый доктор сможет пройти испытание театром и получить доверие артистов. Слабаки в белых халатах за кулисами не выдержат и года – сумасшедший дом им покажется раем по сравнению с театром. Авторитет здесь зарабатывается непросто.

Доктор Сергей Тумкин:

– Как сейчас перед глазами картина: по коридору ведут Андрея Панина. Лицо, рубашка – все в крови. Он врезался в декорацию на репетиции и раскроил лоб. У всех на лицах ужас. Я тут же осмотрел, увидел, что рана несерьезная, наложил пару швов. Панин успокоился и только спросил: «У меня будут шрамы?» – «Не волнуйтесь, у меня иголочка для сосудистой хирургии».

Именно после этой истории по МХАТу пронеслось, что местный доктор обходится без «скорой». Доверие было завоевано.

Люки на сцене – самое опасное место, с которым связана масса трагических и, как это ни парадоксально, комических историй. Одна из трагических произошла во МХАТе на спектакле «Тойбеле и ее демон». Вячеслав Невинный, уходивший со сцены, вдруг непонятно зачем вернулся и, шагнув в сторону, полетел в люк. «Скорая» отвезла его в Институт Склифосовского с переломом ребер и множественными ушибами. Там же, в Художественном, но на Малой сцене, в спектакле «Смертельный номер» – сразу несколько люков, хотя и неглубоких. Виталия Егорова, игравшего Белого клоуна, так прижали в сценической борьбе к люку, что повредили ему ребра и легкие. Артист уверен, что отделался еще легко, и только потому, что тогда у него был день рождения. Хотя последующие спектакли из-за плохого его самочувствия пришлось все же отменить.