Марина Райкина - За кулисами. Москва театральная

Но прежде вернемся к великому Островскому.

О, этот драматург знал цену питью и еде! «Не прикажете ли водочки подать да самоварчик поставить?» («Свои люди – сочтемся»)

– Не прикажете ли рюмочку лиссабончику? ( «Не в свои сани не садись»)

– Бутылку шампанского! (Там же)

– Человек, шампанского! Больше давай, больше! («Невольницы»)

– Подай хорошенького, нынче Масленица. Вина! («Не так живи, как хочется»)

И ведь как нежно произносят герои Островского: закусочка, мадерца, водочка, пуншик, рюмочка, лиссабончик, чаек, кофеек… Все это потребляется не просто за столом, а в тщательно разработанном «кулинарном» интерьере. Постоянно натыкаешься на дотошные авторские ремарки, как то: круглый обеденный стол, покрытый цветной салфеткой, а за столом горка серебряной и фарфоровой посуды. Совсем другое дело пить на вокзале, где стол длинный, а главное содержание – батарея бутылок. Да что там буфеты с горками.

Талант земли русской, лучший драматург Малого театра, знал толк в том, о чем писал. Безобидный чай у Островского имеет такие дополнения, как чай с ромом, с мадерой и чай с кизлярской водкой (особый вид коньяка на Северном Кавказе). Что говорить о водке, которую драматург на сцене делал королевой стола!

Только по тому, какую водку пьют у Островского, можно получить полное представление о производстве водки в России в те времена. Согласно сведениям, тщательно собранным Вильямом Похлебкиным, во времена Островского «в Москве существовали три знаменитые водочные фирмы, каждая из которых выпускала водку в различных упаковках, фасовках и разного качества: фирма Петра Смирнова (основана в 1860 г.), фирма И. А. Смирнова (основана в 1862 г.) и фирма вдовы М. А. Попова, основанная годом позже».

Лучшей из всех считалась водка «Вдовы Попова», которая вырабатывалась только из ржаного зерна по старому фирменному рецепту дореформенного владельца винокурни М. А. Попова. «Поповка» отличалась питкостью, бархатистостью, приятным вкусом и не давала сивушно-похмельного синдрома.

Столь подробный исторический экскурс в водочное дело пьес Островского позволяет сделать вывод, что драматург всем напиткам предпочитал «Поповку» и не особо жаловал заморские – в частности, портвейн. От него досталось и всевозможным алкогольным смесям, потребляемым в то время. Это, естественно, пунш, жженка и крамбамбуль.

Рецепт последней приводим для любопытствующих: одна бутылка водки на две бутылки пива, 400–500 г сахара, 6 яиц. Яйца с сахаром вводятся, чтобы хотя бы частично коагулировать наиболее вредные сивушные масла, возникающие при соединении водки с пивом. Варится как пунш.

Изящное словечко «крамбамбуль» не столь безобидно. Оно – прямая дорога к алкоголизму в тяжелых формах, что Островский весьма успешно доказал на примере Аполлоши Мурзавецкого, спивающегося в свои 24 года именно этой гадостью.

Так почему реквизитор – человек мирного занятия – держит в руках человеческую жизнь? Вернемся в «Современник». 1975 год. В зале возбуждение, какое бывает только в дни ответственных премьер. Сдают «Эшелон» по пьесе Михаила Рощина. В спектакле занято много артистов, и никто не знает, что этот спектакль сыграет в жизни «Современника» важную роль – театр узнает весь мир.

За сценой, естественно, суета. Все на нервах. Реквизитор заряжает предметы, которые работают в спектакле. Третий звонок. Тишина. Спектакль начался. Актриса Алла Покровская влетает за кулисы, чтобы глотнуть воды и потом на сцене прыснуть ею на пол – она мела пол. Схватила стакан, глоток – и… крик, ужас. Оказывается, она перепутала и хватанула нашатырь, который для себя приготовила помощник режиссера – у нее болела голова, и она нюхала его. Актриса сожгла слизистую, и ее увезли в больницу. Спектакль отменили. Слава богу, что ожог был не крайней степени и со временем у Покровской восстановился голос, она смогла нормально работать.

От несчастных случаев никто не застрахован. Поэтому реквизиторы, во-первых, знают пристрастия актеров и стараются им угодить. Например, Александр Калягин терпеть не может лимонад, и в дни его спектаклей стараются обходиться без сладкого напитка. А Евгению Киндинову в качестве супчика скармливают персиковый компот. Но самое главное, и это во-вторых, – оберегают безалкогольное содержимое бутылок от самих артистов, которые иногда устраивают своим коллегам сюрпризы.

Нет, алкогольная тема в театре поистине неисчерпаема. Вот, скажем, вопрос – легко ли пьяного играть на сцене? Того самого, что принял водочки с лиссабончиком, залакировав все это крамбамбульчиком? На этот счет есть старый театральный анекдот: спектакль, за кулисами старый актер и молодой. «Чего дрожишь?» – спрашивает мастер. «Да мне пьяного играть». – «Велика беда: ты тресни стакан, и порядок». – «Я понимаю, но дело в том, что во втором акте мне трезвым выходить». Мастер поднимает палец: «А вот это, дружок, уже надо сыграть». А на самом деле…

– Сыграть пьяного – это высший пилотаж, которым владели единицы, – в один голос уверяют опытные артисты. И добавляют, что пьянство в театре – дело глубоко трезвое. Пьяный никогда не сыграет пьяного. В лоскуты пьяный актер будет скучен и неинтересен.

Ольга Аросева, актриса Театра сатиры, рассказывала мне:

– Пьяного может сыграть каждый, более или менее удачно. Разница только в том, что у одного артиста три штампа, а у хорошего – их 23.

Мастерами алкогольного дела на сцене считались Анатолий Папанов, Зиновий Высоковский, Юрий Соковнин в Театре сатиры, Осип Абдулов и Ростислав Плятт в Театре имени Моссовета. Они подбирали уникальные краски, которые укладывали в мягкое пошатывание. Комики – именно они считаются лучшими исполнителями пьяниц – изобретали особые трюки. Так, Юрий Соковнин в одном из спектаклей выпивал особым способом: он прокатывал рюмку от уха по щеке и резко опрокидывал в рот. Эти манипуляции неизменно срывали аплодисменты.

Но непревзойденным мастером этого дела был абсолютно непьющий Владимир Лепко. В концертах он выступал с потрясающим номером «Лекция о вреде алкоголя». На сцену выходил деловой товарищ с портфелем и голосом зануды-лектора, честно отрабатывающего свою пайку, начинал читать: «Ной имел виноградники… Извините…» – и быстро уходил за кулисы. Возвращался, и зрители видели уже другого человека – повеселевшего и с большей заинтересованностью рассказывающего о вреде алкоголя. На лице артиста, время от времени уходившего за кулисы или нырявшего под трибуну, отразились все стадии опьянения. Публика покатывалась, не успевая улавливать перемен в мимике, в движениях…

Михаил Державин: Потрясающим «пьяницей» в театре был вахтанговец Николай Олимпиевич Гриценко. Я был маленьким, и они с отцом как-то взяли меня в театр. По дороге, помню, увидели, как какой-то пьяный спускался со ступенек. Через пять минут Гриценко на глазах у всех потрясающе показывал его. А потом какие-то краски перенес в театр. К огромному сожалению, великий актер сам погиб от пьянства.