Марина Райкина - За кулисами. Москва театральная

Водка – кипяченая вода, обыкновенная.

Коньяк – кипяченая вода, разбавленная свежезаваренным чаем. Свежезаваренный, а не вчерашний, потому что на сцене при искусственном освещении только он дает нужный цвет марочного коньяка. Причем опытные советские реквизиторы всегда знали, что полного сходства позволяет добиться только краснодарский чай.

Вино белое – лимонад.

Вино красное – сок черной смородины. В крайнем случае – вишневый. В последнее время роль вина исполняет чай каркаде. Но режиссеры должны помнить, что таким «вином» артистов лучше поить в финале или ближе к антракту, так как каркаде обладает сильным мочегонным эффектом. Приспичит артисту – что делать? Не проситься же у зала выйти на минуточку?

Шампанское. … А вот это – оч-чень непростое дело. Производство шампанского в театральных условиях – особенно в советский период, когда на алкогольный и безалкогольный реквизит отпускалось рубль двадцать копеек, – переходит в разряд искусства.

– Самое простое, конечно, сделать шампанское из лимонада. Но тогда не будет эффекта с пеной и пробкой в потолок, – считают специалисты со стажем. – Ну что мы брали? Шипучку, порошок такой за 4 копейки, разводили в воде и опытным путем добивались потом пены.

А что вытворяли спецы реквизиторского цеха с пробками? Для эффекта вылетающей пробки брались спички, аккуратненько затачивались, надрезались и вставлялись в пробку. При соблюдении всех размеров до миллиметра все-таки была гарантия, что пробка вылетит. Среди реквизиторов были свои «ювелирных дел» мастера.

– Скажите, а не проще ли использовать натуральное шампанское, чем мучиться со спичками, лимонадом и чем-то шипучим?

Как выяснилось, на этот вопрос можно ответить и «да», что проще, и «совсем наоборот». Вот какая история случилась после того как Олег Ефремов потребовал на спектакле «Возможная встреча» (с Олегом Ефремовым и Иннокентием Смоктуновским) подавать настоящее шампанское, причем импортное. В финале Бах и Гендель в знак примирения должны были выпить шампанского. Его выносил слуга (Станислав Любшин). Священный момент открывания бутылки… Ожидаемые пробка в полете, пена… и – шампанское не открывается.

Вторая попытка Любшина – осечка. Зритель нервно заерзал в креслах. После пятой попытки к делу открывания бутылки подключаются Бах с Генделем, которые никак не должны это делать ни по пьесе, ни согласно этикету. Пошла пятая минута борьбы с бутылкой, седьмая… На десятой минуте под вой публики и аплодисменты шампанское таки открыли. Согласно режиссерскому замыслу, слуга обносил им даже первые ряды. На радостях все выпили с удовольствием, осознав, что присутствовали при уникальном моменте – артисты с честью вышли из нештатной ситуации. И после спектакля радовались все, кроме реквизитора, которая недосчиталась двух бокалов – зрители унесли с собой. Очевидно, на память.

Но это еще что – есть другая шампанская история, но киношная. Ее мне рассказывал чудесный старый актер Театра имени Моссовета Борис Иванов:

– Я снимался с Сашей Калягиным у Абрама Ромма в фильме «Преждевременный человек». И у меня там реплика «хватит говорить, давай выпьем» – и открываю шампанское. Оно открывается, но не сразу. Разлили, выпили. «Стоп! – кричит режиссер. – Опоздали. Снова открывайте». Несут другую бутылку. Я открыл, выпили, но оказалось, что слишком быстро. В третий, четвертый раз опять не уложились в хронометраж. Короче, когда принесли седьмую бутылку, мы были хороши. Домой пришел в дымину пьяный.

– Где ты был? – спрашивает жена.

– На съемках.

– На каких съемках? Ты посмотри на себя – рожа синяя.

Она мне так и не поверила. Но в кино ни в коем случае нельзя пить подлинное – глаза на крупном плане выдают.

Театр, как и кино, не терпит натурального пьянства. Но чего кривить душой – актеры всегда рады демократическому позыву режиссера реквизиторский алкоголь заменить натуральным.

– Здесь должно быть только настоящее шампанское! – потребовал Валентин Плучек на спектакле «Трехгрошовая опера».

Натуральное и пенное много лет пили в спектаклях:

«Шутка мецената» (Театр им. Маяковского, реж. Татьяна Ахрамкова),

«Летучая мышь» («Геликон-опера», реж. Борис Бертман) , «Как пришить старушку» (Театр сатиры, реж. Михаил Зонненштраль).

В старом спектакле Сатиры «Родненькие мои» «шампанским» работал его главный заменитель – советский «Салют». И тут как раз не было бы актерам счастья, да несчастье помогло. Прежде на «Родненьких» во время банкета вместо шампанского наливали сок. На одном из спектаклей сок оказался несвежий. Все, кривясь, выпили – куда ж денешься на глазах у публики – и… коллективное отравление. После этого Плучек, чтобы не вводить театр в расход, приказал подавать дешевый «Салют». Но и этому слабоалкогольному напитку за 1 руб. 80 коп. артисты были рады.

– Вот почему я ненавижу есть и пить на сцене, – возмущается Георгий Менглет. – Потому что я помню случай со своим учителем Алексеем Диким. По ходу спектакля, не помню уже какого, он ел курицу. И однажды ему подали несвежую. Да она просто тухлая была. А что делать? Дикий разрывает ее руками, давится, но ест. Первые ряды по запаху, идущему со сцены, догадываются, что с курицей что-то не то. Короче, дожрал он ее на аплодисментах. А после спектакля угодил в больницу.

Тут безобидная тема исходящего реквизита поднимается до высот вопросов жизни и смерти. В театре «Модерн» перед спектаклем «Катерина Ивановна» добросовестный реквизитор трость главного героя, которая одновременно служила ему емкостью, покрасил свежей краской. Другой реквизитор, ничего не подозревая, налил в трость «коньяка» и, довольный, приготовил ее к выходу на сцену. А на сцене произошло следующее.

Юрий Васильев, исполнитель роли художника Коромыслова в спектакле «Катерина Ивановна» :

– Коньяка? – предлагаю я своим партнерам и на паузе эффектно так, привычным движением наливаю из трости «коньяк». Наливаю и чувствую, что тушь, которой красили трость, проникла в чай. И этот «коньяк» какого-то жуткого черного цвета и препротивно воняет. Мой партнер вынужден это выпить, но не глотает, а делает вид, что полощет горло. Мы оба скривились, но предлагаем «коньяк» третьему. А он вместо положенного текста: «С удовольствием» – кричит: «Нет-нет, я болен…» В общем, выкрутились.

– А как думаешь, зритель понимает, что на сцене что-то не то происходит?

– Конечно, понимает и чувствует. И в этот момент он ловит кайф от того, как актер выкрутится. Если удачно, эффектно – обязательно аплодирует.

Но театр помнит случаи, когда выкрутиться никому не удалось и, как говорится, еле ноги унесли от смерти. Это произошло в «Современнике» на первом показе даже не для публики, а для своих, спектакля «Эшелон» Галины Волчек.