Никита Михалков - Мои дневники

В современной картине, в «Даче», скажем, необходимо использовать классику. Допустим, Достоевского, в чистом виде. Кто-то кому-то читает вслух. А вот и реакция на это. Живая, пронзительная… Сила образов, ответы на вопросы.

Искать ответы в истории, в искусстве, в корнях! Они там есть, их только нужно хотеть видеть.

Для «Дачи». А что, если нашего героя («Палтуса») за что-то отпи…или? Скажем, решил он порядок навести на берегу, пристал к туристам. Короче, решил что-то делать, сам как-то начал действовать. И получил, но не успокоился.

«Дача» – это «Пианино» наоборот. То есть если Миша Платонов из ироничного, сильного, мощного превращается к финалу в тряпку, дрянь, то здесь «Палтус» из эдакой дряни постепенно возрождается в человека, сознающего свою ответственность, свое место, свою необходимость и свою надежду.

Разговор о важности: «Когда бьют, если нету этой «важности», – тебе просто больно, а тому, кто бьет, – приятно».

Радиотерапевтическое отделение. Сидят нянечки и сестра, а врач читает им вслух материалы съезда. А за занавеской – больной, ему делают массаж предстательной железы ультразвуком.

«На земле жизнь и ложь – синонимы». (Ф. М. Достоевский, «Бобок»)

«Вера – не столько знание истины, сколько преданность ей». (Иван Киреевский)

Некий начальник – пьющий, наглый, сластолюбивый – от грядущих административных неприятностей прячется в больницу. Причем он совершенно здоров… И вот постепенно прокручивают в больнице его через всю новейшую аппаратуру. Выходит он тихим, совершенно больным и напуганным.

Многоэтажный дом напротив. Подробно рассмотреть его жизнь. Такой социальный «многооконный портрет». В течении нескольких дней – жизнь тех, кто остался дома. По вечерам, ночам и утрам – героев становится больше. И финал – утро с жизнью почти во всех окнах, с восходящим солнцем…

Удивительно – у Куросавы возникло стремление сделать картину просто о красоте земли. Просто об этом! («Дерсу Узала».) Только сейчас начинаю понимать и чувствовать это.

Подробнейшая документальная картина о больнице. Ассимиляция человека в тяжких условиях болезни и лечения. Сначала его замкнутость в собственной болезни. Потом как бы движение по ней – все это с помощью всевозможных аппаратов, машин, лабораторий, барокамер и т. д.

Капли, стекающие с пальцев вынутых из воды рук во время азотных ванн. Жидкий азот, дымящийся в волосах…

И как постепенно человек вновь начинает обретать связи с окружающим миром.

Картина о нашей хрупкости, незащищенности и о том, что же это за сложнейшее устройство – наш организм… Как могут быть вычленены в нем для изучения целые неизведанные области, практически микрогалактики, и как в то же время все наши миры взаимосвязаны.

Дети, закат, поздний режим. Темно-синий «Мерседес». Пыльная дорога, убегающая далеко в поля. И бесконечность неба, и этих полей, и этой дороги…

Девочка – Ромми Шнайдер, лет 6, во взрослом пиджаке. Невозможность относиться к ней как к ребенку.

Фары, струящиеся по молодой зелени. Длинно и обще. Стоп-сигналы, мигалка в позднем «режиме»…

Японский режиссер Акира Куросава

И какое-то надрывное чувство боли, счастья, единения со всем, силы, эротики, тревоги… – какое-то поразительно органичное соотнесение себя одновременно и с малой своей и большой своей Родиной, и со Вселенной, и с Христом! Именно так!

Проявление Веры и благодарности за все это.

Ложь всегда многословна и суетлива. В молчании есть правда. Паузой, молчанием можно разрушить ложь. Она не выдерживает молчания.

Зверь живет в человеке, но окончательно победить человека он не может

В печали нельзя давать себе возможности тонуть в пьянстве. Это искушение! Ведь это слишком просто! Так поступали многие и гибли! Нельзя поддаваться ласке и «пониманию» по отношению к пьяному со стороны окружающих. Ты начинаешь слабнуть и винить в своих бедах других. Покой и Воля.

Дети, весна, солнце. Шумная и бесконечная игра с неутомимыми детьми, переходящая в истерику взрослых.

Деревенские дети на дипломатическом пляже роются в мусорных ящиках, доставая пустые бутылки и банки – собирая их в брошенные полиэтиленовые мешки.

Потом начинают вдруг бить эти бутылки, переворачивать ящики, и ветер тащит по земле всю эту пеструю гадость!.. По родной, своей, единственной земле!.. О чем они думают? Чем живут?

Из ужаса и опустошения вернулся к себе, как заново. Нутро все болезненно искало защиты. Спрятаться захотелось за худые спинки маленьких своих детей.

Изящный, в легком танце уход пары из квартиры под мощный бит. Музыку не выключили. Некоторое время – пустая квартира с работающей «вертушкой». Потом кто-то возвращается или вновь приходит. И может быть любой поворот.

Мать гордо шагает по дорожкам. Через плечо приемник, по нему дают концерт для фортепиано с оркестром ре-минор Моцарта.

Вообще, для «Дачи» очень важен образ старушки с приемником через плечо. Подруга может подпевать. Вообще, они обе замечательны, и постоянно должны перемещаться на общем плане под музыку.

Старухи, считающие, сколько раз прокукует кукушка, сколько лет жить осталось. Она прокуковала 35 раз.

Мама гуляет с Аннушкой. Ходят вдвоем по дорожке – большая и маленькая. Я подхожу. Мама стоит, смотрит на меня. В темно-синем пальто с лиловыми в темноте волосами.

– Я плохо себя чувствую.

– Что такое?

– Потрогай пульс.

Трогаю.

– Мне нельзя готовить, а Анна Ивановна так не может. Я же хочу как лучше.

– Мама, хочешь таблетку?

– Какую?

– Вот. Обзидан. Он уменьшает пульс.

Берет таблетку, кладет в рот.

– Давление понижает.

Мама, Наталья Петровна Кончаловская

– У меня и так низкое.

– Тогда выплюни.

Выплюнула.

Начали смеяться. Смеялись долго – все втроем.

Может быть, финал всей этой истории – замечательное гуляние при восходе солнца, с хохотом, дуракавалянием, суетой, объятиями под щемящую музыку и подпевание певице.

Нужно выговариваться. Хочу говорения в кино! До конца!

«Палтус» внезапно понимает, что и это молодое, незнакомое ему поколение живет жизнью напряженной и достойной уважения.