Никита Михалков - Мои дневники

Старики. Всю жизнь собирали картины. Боялись, что их ограбят, и поэтому держали их в банке. Потом решили все-таки на старости лет их посмотреть. Попросили вернуть их к ним домой.

Банк предложил в целях безопасности просто сделать из квартиры стариков «филиал банка». Вставили замки, шифродвери… И старики стали рабами этих замков, узниками своей квартиры-сейфа. Войти – нужно нажимать на кнопки, вспоминать и набирать цифры, говорить какие-то пароли в микрофон. Выйти – то же самое. Причем для того, чтобы войти, нужно, чтобы кто-то обязательно был дома… Какое уж там наслаждение искусством. Старики только и знают, что путаются в цифрах и последовательности всяческих манипуляций.

Финал может быть трагическим. Померли от того, что забыли коды, и никто не может к ним попасть.

Киномеханик в Советской миссии в ООН поет о родине. Шепелявит, пианино расстроено совершенно. Трогательно и убого.

Тов. Маяцкий (представитель Совэкспортфильма в Штатах) произнес: «Это сделано из пресс-маше». Думаю, что это сделано из шеф-папье.

Сами-то они живут совсем не той жизнью, которой живем мы. А хотят заставить нас усвоить именно те представления о жизни, которые и подарили им возможность жить так, как они живут.

Основная причина столь разветвленного нашего бюрократического аппарата – в желании разжижения ответственности. Чем больше инстанций, тем больше возможности перевалить с одних плеч на другие.

Ночной звонок. Ошибка. Опять и опять.

Она:

– Простите, это ошибается станция.

Он:

– Может быть, я могу вам помочь? Давайте я позвоню по тому телефону, который вам нужен, и передам, что вы хотите.

– Спасибо! Скажите, пожалуйста, Элге, что билет у меня на завтра на 8 часов в Ригу.

– А вы едете в Ригу?

– Да.

И так далее…

– Почему вы любите Ригу?

– Не знаю. Когда я была там в первый раз, очень давно, как только открыла дверь номера в гостинице, услышала голос: «Кто вы?» Не успела я ответить, как за меня ответил женский голос, и я поняла, что это радио: – «Я вдова полковника». – «А раньше?» – «Раньше я была женой полковника». – «А еще раньше?» – «Еще раньше я была невестой полковника». – «Ну, а еще раньше?» – «Я всегда любила полковника». Не знаю почему, мне так все это понравилось, что для меня Рига всегда – воспоминание об этой глупой передаче.

И далее – развитие отношений в этой романтической истории. Ревность по телефону, ссора и прочее…

Хурал Союза кинематографистов. Чухрай с трибуны, почти засыпая, несет какие-то прописные истины. В зале постепенно «вырубаются». Никто ничего не слушает, всем на все совершенно наплевать. Совершеннейшее презрение друг к другу.

И только какая-то, видимо, случайно попавшая сюда девушка с напряжением, серьезно слушает докладчика, пытаясь вникнуть в смысл мероприятия. Чистота, искренность молодости, не подточенной необходимостью выживать во что бы то ни стало за счет других.

Еврейская фармацевтическая свадьба с приглашением артистов.

Сестре жениха 14 лет. Акселератка. Без очков ничего не видит, но очков не носит – боится, что они ей не идут. Говорит какому-то бородатому еврею из гостей невесты томно:

– Увези меня отсюда, мне здесь скучно.

Для достижения той или иной атмосферы в компании нужно либо постоянно режиссировать, либо иметь изначальный заряд такой мощности, чтобы все входящие вне зависимости от того, кто или в каком настроении, попадали под общий гипноз этого импульса.

Среди весенних голых деревьев возле университета, глядя на пролетающие мимо машины, спустив на коленки гигантские байковые штаны, сидела по малой нужде баба. Никого живых вокруг ведь не было, а машины для нее были совершенно абстрактные, железные существа.

И то, что в округе на 20 км 2нет туалета, и то, что проблема эта так вот решается – явления одного порядка.

Для «Дачи»: сцена где-то у речки, а вокруг гадость прошлогодних пикников. Разговор о том, что мы сами не жалеем ни земли нашей, ни себя, ни близких.

Не отсюда ли у немцев взялось: «Русские свиньи»?

Для «Дачи». Совсем простая история, где мы должны сказать об очень простых и обычных вещах, которые для нас, казалось бы, естественны и по вопросу, и по ответу сиюсекундному, но в то же время истинного ответа до сих пор нет.

Почему мы гадим на той земле, на которой живем?

Почему не понимаем, не чувствуем слабость, старость другого?

Сделать чувственной историю отца с сыном, которые в итоге убирают берег реки, сжигают бумажки, закапывают в землю банки и осколки. Все это должно стать частью драматургии.

Ощущение «иностранца» на своей земле:

«Вы нам дайте вашу широту, свободу, нежность, простор, обаяние, наивность, доброту, а водку и закусь мы из «Березки» привезем».

Мальчик пытается, как потом выяснится, забросить мяч на крышу пятиэтажного дома. (Снимаем сверху.) Он колотит им в стену. Когда мяч попадает на крышу, мальчик думает уже, что от него избавился, но мячик все-таки медленно подкатывается к краю крыши и падает вниз, и мальчик, который уже уходил, возвращается. Снова начинает долбить мяч об стенку, наконец снова мяч попадает на крышу, и, радуясь, что от него избавился, мальчик уходит… но мяч опять возвращается, и мальчик начинает все сначала, пока вдруг не перебрасывает мяч через крышу вообще.

Подождал, подождал и, счастливый, побежал домой.

Полупустой бар. Пара, выясняющая отношения, при свечах…

На столе стоит свечка, которая вдруг начинает гореть всем фитилем, постепенно раздваиваясь. Разговор продолжается. Свеча распадается, потом ломается, потом гаснет. Темнота. И в темноте они целуются.

Открытый символ, возведенный в чувство и приведенный к чувству.

Необходимость сиюсекундного самоутверждения без всякой надежды на будущее.

Для «Дачи». О теще: «Неужели и эта женщина была любима и красива?..»

После истерики тещи ночью ему показалось, что она умерла. Но только показалось.

История про чтеца. Его день, перипетии, сложности – словом, все то, что наполняет нашу жизнь. А ответы на все он находит именно в стихах – в Пушкине, Лермонтове, Тютчеве, Блоке… Вот за рулем он мчится по Москве и начинает вдруг читать стихи, а в них – ответы на все. И в зависимости от стихотворения, то он мчится по улицам, то стоит и стоит на светофоре, не замечая, что уже – зеленый, а за ним собирается пробка, то разворачивается через две осевых.

Совершенно открытая форма общения со зрителем.