Никита Михалков - Мои дневники

Поэтому одни из награжденных испытывают только чувство самоутверждения и злорадства, что обскакали собратьев, иные же как бы стыдятся наград и перед всеми заискивают, но нет того естественного человеческого чувства радости от признания коллегами и обществом своей творческой победы.

Ночь, дача, зима… Выслеживающий неспящих юнцов здоровенный мужик, в течение сорока минут простоявший в темноте, слушая, как его сыновья себя ведут.

В «Даче» должен быть очень важный и пронзительный рассказ о чьей-то конкретной исторической судьбе. Чтобы главный герой о чем-то рассказал молодым, ничего еще про это не знающим. И чтобы до слез было трогательно – и для рассказчика, и для слушателей.

С сыновьями – Темой и Степой

Никто из получивших Госпремию (кроме казахов) не испытал простого, обыкновенного чувства радости.

Доктор-отоларинголог, этакая вечно бодрая неудачница. Ее когда-то несправедливо (или справедливо?) обидели, и вот она с того момента ищет правду. Ищет бодро, настойчиво, ни на секунду не теряя надежды. Только этим уже и живет. Только об этом и говорит, обсуждая со всеми своими друзьями и пациентами.

Проходит много лет. Все уже в возрасте, и она в том числе, но жизнь ее так и зациклилась на этом случае.

– Вот теперь быстренько напишу на секретариат XXVI съезда… Если через две недели не ответят, уже напишу поострее! – И все это ковыряясь в чьей-то носоглотке.

Для выражения определенного характера.

Здоровенный наглый бармен, строящий из себя знатока психологии и душу общества, говорит про Жванецкого: «Нет, он все-таки умничка!»

Для «Одинокого охотника» – пробег героя мимо железнодорожного полотна у насыпи, за которой показываются купола Новодевичьего монастыря. Режим, пусто, рассвет…

( Хоть тогда, в 1980 году, я и собирался снимать «Одинокого охотника» сам, только через восемь лет сценарий, написанный мной в соавторстве с Александром Адабашьяном и Виктором Мережко, был реализован на студии «Грузия-фильм» режиссером Кетеван Долидзе. – Современный комментарий автора. )

Провинциальный автобус. В нем, на сиденье рядом, – он и она, оба «не первой свежести». Сидят очень гордые и напряженные, въезжая в большой город.

Для «Дачи» .

– У тебя здесь прошло все детство. Это все твое, родное. Все знакомо, все вызывает воспоминания. А для меня это все… чужое. У меня свое детство было, свои воспоминания, свое родное. Ты пойми, я уважаю все твое, но… не старайся сделать это родным для меня. Это невозможно. Наверное, то, что я говорю, раздражает, но пойми – я же не могу отказаться от своих воспоминаний, от того, что меня волнует. Наверное, нам просто нужно искать то, что одинаково волнует нас обоих?

Вечер памяти Михаила Ильича Ромма.

…Совершенно чуждое биополе зала. Зал просто раздавил меня своей враждебностью, еностью. Я чувствовал, что становлюсь зависим от него, от его респектабельности, уверенной организованности, роскоши.

(Определение «еные», «еность» ввел в обиход нашего круга писатель, литературовед, автор исторических романов Олег Николаевич Михайлов. «Еные» обозначало для своих определенную, настроенную либерально (в плохом значении этого слова), антигосударственно и русофобски часть «советской интеллигенции», преимущественно с еврейскими корнями. – Современный комментарий автора.)

Володин умудрился в выступлении о Ромме пересказать сюжеты одного своего сценария, двух пьес и еще раз напомнить, что его не печатают и не ставят (что, конечно же, не соответствовало – в то время по его сценариям выходило по два фильма в год).

Нужно было мне сказать: «Тут все так респектабельно, чинно, интеллигентно, говорят умные люди, и еще многие будут говорить и о Михаиле Ромме, и о себе. Вот Володин в коротком своем выступлении умудрился рассказать о себе много такого, чего я, например, и не знал. Но все-таки чем же для нас для всех был Михаил Ильич Ромм? И для всех, и для каждого в отдельности?

Михаил Ильич Ромм

Думаю, что о том, кем он был для всех, уже многое написано в книгах, статьях, воспоминаниях, а вот кем он был для каждого из нас, знает только каждый из нас. Я думаю, что лучшей памятью для Михаила Ильича будет, если мы просто на мгновение задумаемся и вспомним, кем же был он для каждого из нас. Прошу всех встать!.. Прошу садиться. ( И дальше – уже обращаясь к портрету М. И. Ромма. ) Дорогой Михаил Ильич, вы учили нас, своих учеников, не бояться зрителя, обращаться с ним так, как обращается акушерка с новорожденным. А она опускает его то в холодную воду, то в горячую, а в промежутках бьет по попке.

Спасибо вам за то, что вы научили нас этому. Не всегда у нас это получается, но иногда все же выходит!

Спасибо за внимание!»

Вот что нужно было сделать, а я, му…к, нес какие-то общие места!

Человек в чистом поле стоит по стойке «смирно». Смотрит в небо – облака бегут, луна светит.

«Я смотрю на луну, я вижу облака, я слышу ветер, я его ощущаю лицом. Бегут мгновения, минуты. Вот сейчас, сию секунду, уже убежала секунда. Как же оказывается все это во мне, в том, что я есть ?!.. Какое оно, это я ? И как связано с этими облаками, с ветром, с луною? Что я был? Что я сейчас, в это мгновение? Чем буду?..»

Это может быть перед финалом «Дачи».

Очень долгий крупный план человека, ведущего машину. Постепенно глаза его наполняются слезами… – пошло действие.

Под каждой маленькой правдой о самих себе, в которой мы себе признаемся, кроется море лжи новой – той лжи, которой мы оправдываем для себя эту всплывшую вдруг правду.

Дорогой Михаил Ильич, вы учили нас, своих учеников, не бояться зрителя, обращаться с ним так, как обращается акушерка с новорожденным. А она опускает его то в холодную воду, то в горячую, а в промежутках бьет по попке.

В панораме, в длинном куске с внутрикадровым монтажом, чем дальше идет сцена, тем более важно «открытие», которое сделает зритель, поняв, почему же так долго шло одним куском.

Драку в «Одиноком охотнике» снимать через ветровое стекло в свете фар. Хулиганы то исчезают во тьме, то вытаскивают его ( главного героя ) на свет фар. Потом он ( герой ) пропал. Пауза поиска…

Машина вертится, выхватывая фарами кусты, дорогу, лес и так далее. Пошел дождь. Включили «дворники». Поехали…