Никита Михалков - Мои дневники

Убийство в бане. Человек с намыленной головой и закрытыми глазами что-то кому-то рассказывает. Тихо появляются одетые в пальто люди. Шум душа заглушает их шаги. (Один из них с похмелья пьет прямо из бассейна, встав на колени.) Тихо засовывают человеку с намыленной головой нож между ребер. Тот загибается в мыле… На полу – море мыльной воды с кровавой струйкой на контровом.

Время прежних сумасшедших чувственностей постепенно оставляет нас.

Очень мощным может быть влияние на настоящее методом искажения прошлого. (Что всегда и происходит.)

Мальчик открывал снаружи дверь – замок открылся, но сломался. Ключ, тоже сломавшись, остался в замке.

Мальчик в полном отчаянии. Боится отца, который будет ругать его за сломанный замок.

По одному стекаются соседи. Советуют, пробуют. Вот уже множество людей занимается этим ключом. Некто идет с девушкой в гости, в руках шампанское.

– Молодой человек, у вас есть силы? – спрашивает кто-то.

Человек вступает в борьбу с замком. Постепенно остаются только двое, связанные одной ниточкой отношений, – мальчик со своими страхами и этот человек с чувством необходимости помочь мальчику. Надежды мальчика и человек, стремящийся не обмануть их. А вокруг – разговоры, шутки…

Приходит бабушка мальчика, с возмущением отнесшаяся к страхам мальчика. (Видимо, мать его отца.)

Постепенно история укрупняется, и все остальное уходит на второй план. Победа над замком.

(Для «Дачи».) Девочка с биноклем издали разглядывает родителей и гостей за обедом, замечательные видит детали в отношениях. (NB!)

А ведь Федор-то Михайлович, когда писал, для своих читателей был современником!

Почему-то мокрый, он сидел на полу, обхватив ее колени руками и уткнувшись ей в живот, а она сушила его волосы феном и плакала.

Долгая, чувственная пауза.

Марк Гурченко играл с Лелей (жена Марка). Закидывал ноги за голову и однажды не смог самостоятельно их снять. Просил Лелю, та отказывалась. Замечательный скандал в этой мизансцене.

Таня, как обычно, разбудила детей утром и вдруг увидела, что на часах только 5.30 утра. Раздевать их снова показалось пыткой. Она выпроводила их гулять, а сама легла досыпать.

Двое детей на улице в 5.30 утра среди дворников «чуть трезвых» гуляют.

История о человеке, у которого умерла жена, и он остался с двумя маленькими детьми на руках. Сначала – полное отчаяние и ужас перед совершенной безысходностью. Детская, заваленная игрушками и одежками, и он, сидящий на табуреточке, измученный, в отчаянии. Щетина и слезы катятся.

Постепенно начинается новая жизнь. «Возрождение из пепла».

Детские болезни, когда он полоскает горло вместе с дочкой, чтобы и она полоскала за компанию, и компрессы себе за компанию ставит – и в таком глупейшем виде, забыв о компрессе, ходит целый день. И как постепенно и его любовь, и детей возрождает его, обретает осознанность и силу большую.

Замечательная фраза Прокофьева: когда его спрашивали о чем-либо в его музыке, о том, что кому-то было непонятно, он отвечал: «Я же не виноват, что билеты продают всем на мои концерты».

В Александро-Невской Лавре: стоят семинаристы на службе, и среди них – негр. А точнее, метис, но черного в нем все же больше. Трудно представить его уже в сане священника, получившим приход где-нибудь в Суздале.

Видимо, плод какой-то несчастной любви ленинградской девицы и черного студента. Какими же путями Господь привел его в Лавру?

Пронзительная история пожилого человека, влюбившегося в молоденькую девушку. Как в нем постепенно из униженного, закомплексованного любовника вновь прорастает мужественность, воля, забытая сила и молодость.

«Если у меня отнять талант, то, что останется, будет ужасно».

«Ну зачем мне очки? Чтобы я увидела, что мне нечего надеть?»

Рука на женском затылке в длинных волосах смотрится, как матовая лысина под редкими прядями. Шок, изумление!

Веселящийся в компании человек, у которого в кармане сброшенного им пиджака находят нечто совершенно противоречащее его состоянию. Некая телеграмма, записка, диагноз, билет?.. Поворот в отношениях после его возвращения.

Внутренний монолог во время «акта».

Слова в темноте, потом включается свет, а там уже «результат отношений». После «акта» должен начаться разговор в кадре (уже на контрапункте к внутреннему монологу).

Солнечное затмение. Полдня с фарами машин, с фонарями (под фильтром «Американская ночь»), и только потом выясняется, что это был день солнечного затмения.

Замечательный костюм пьяной женщины.

Вязаная шапка шлемом, распускающаяся, со свисающими нитями, мохнатая шуба, светлая с вязаными рукавами, черный жабо-галстук, забытый от блузы, и голое тело в лифчике. Ее постоянное, беспрерывное «самовыражение» (после уныло-позорного стриптиза).

Тов. Севрук, главный редактор кинопанорамы TV, перед выходом передачи о Владимире Высоцком в эфир, общалась с кем-то из партийных начальников по телефону, и тот все допытывался, какой текст будет петь Высоцкий. Так Севрук, которая не могла ему вдолбить содержание песен, сорок минут пела в трубку сама песни Высоцкого.

Чем больше я себя узнаю, тем более ужасаюсь себе. Не хочу ничего о себе знать, не хочу ничего анализировать, ибо человек так устроен: чтобы жить, он должен все время себя оправдывать.

Глубинное осознание того, что абсолютно все в человеке связано незримыми нитями с космосом, с природой. Все – единство. Все может существовать и развиваться только в единстве противоположностей, но без примесей искусственных «химических» элементов. Нельзя пытаться технологиями, «химией» заменить природу. Нужно к ней, и только к ней прислушиваться, и только ей следовать.

Не давать возможности вмешиваться в свое истинное чужому, холодному соболезнованию.

Искупление в одиночестве!

Существует то естественное общение, когда не нужно чье-либо лидерство. Можно уйти – и никто не заметит, почти ничего не изменится.

Чаще же наоборот – все общение ложно и вздрючено, дьявольщина какая-то, ложь, самоутверждение. Все направлено на то, чтобы доказать друг другу, что ты не такой, каким кажешься. И все ложно и страшно утомительно от этого.

Ревность замужней женщины к чужому мужчине.

Потом ночь с мужем или долгий разговор с ним.