Никита Михалков - Мои дневники

Тихо катящиеся по лицу слезы – в тени, в темноте, – никем не видимые и не слышимые.

Настолько все стало цинично и лживо, что любая чья-то бескорыстность, а паче духовность, сразу принимается с недоверием и враждебностью. Вот предложишь ты, скажем, картину про ПТУ, и если снимать ее захочешь в Канаде и на Майами, то тебе это могут позволить, ибо причины, по которым ты хочешь снимать этот фильм, очень ясны. Ты просто желаешь красиво одеться, заработать и так далее, то есть хочешь ублажить свою плоть. Это понятно практически всем, ибо таких большинство, как бы много ни говорили они об идее и т. д.

Но если ты готов работать бесплатно, снимать на 16 мм, жить в глухой деревне и так далее, ты являешь собой персону весьма подозрительную и даже враждебную, ибо ты чужой! С тобой нужно держать «ухо востро». Ты не такой, как я, а значит – враг. И я тебя зажму.

Когда мы говорим: «Вот раньше все было по-другому», – это грандиозная ошибка, заблуждение. Мы так говорим не потому, что тогда всех окружала какая-то действительность другая, а потому, что другими были мы! Мы как бы осуждаем нынешних людей, само время и вообще все что угодно, но дело-то в том, что другими стали мы.

И говоря о том, что раньше «было по-другому», мы как бы жалуемся всем на то, что сами изменились. Это очень важно! Потому что мы этого не понимаем, не хотим понять.

Лиепайский пляж. Ветер. Солнце…

Ветер низко гонит пыль песчаную по берегу. Слегка штормит.

Он снимает ее на фото во всех позах. Крупно. Обще. Вот она идет от моря на камеру. Она на скамейке. Она полулежа.

Но вот оба одеты. Прохладно.

Хочу понять, как же так: сотни лет люди шли на битву и на жатву с именем Господним на устах, с именами святых угодников. Ведь одно это придает Вере силу, весомость. Не могли же миллионы, если не миллиарды, людей жить столетиями в заблуждении?

А вот пришли еные и все это враз отменили? Как такое возможно? Даже если не верить в Бога, то как не верить в жизнь и в правоту своих предков? На чем же тогда держаться? Чем жить? Чему верить?

Компания. Шесть выпивших парней бредут по пляжу с бутылками. Лежит башмак. Один из них бьет по башмаку. Тот улетает в море.

Кто-то кричит: «Го-о-ол!» Дальше опять идут молча.

Худой старик, из офицеров, видимо. Пьет, заложив одну руку за спину и отведя в сторону локоть другой. («Га-а-аспада офицеры!») Приглашает танцевать молодую барышню. Она ритмично дергается в танце, он же марширует вокруг нее, то и дело поглядывая по сторонам, видят ли другие, как он весело танцует.

Пивная с грязными, опустившимися людьми под американскую музыку или под «АВВА».

Вообще, занятно, что от Запада воспринимается все только внешнее и совершенно отсутствует то, что скрывается под этим внешним: практичность, аккуратность, чистота, культура всего, что там создается.

Двое парней идут по улице за девушкой. Девушка шагает слишком быстро. Двое не хотят за ней бежать. Останавливают мальчика. Просят его передать девушке записку. На ходу пишут шариковой ручкой: «Подождите, пожалуйста».

Машины – на пароме. Но изначально хорошо бы это скрыть.

Люди разговаривают в машине, за ними движется фон. Холмы, дома, улицы. Камера чуть отъезжает – и появляется некая странность: рядом другие машины движутся с той же скоростью. Дальнейший отъезд – и мы понимаем, что все эти машины стоят на пароме.

У нас невозможно что-то сделать существенное на благо общества, так как само общество не желает, чтобы что-то делалось для его блага.

Замечательное напряжение истинности. Когда человек искренне спрашивает что-то очень простое: «Хотите ли кофе?» или еще что-либо. И сразу возникает напряжение. И гиперзаинтересованность. Упругость!

«Не в силе Бог, а в правде».

Давид-пророк: «Лучше надеяться на Бога, чем на князя, так как вообще лучше надеяться на Бога, чем на людей».

Ресторан «Русь». Ночной кошмар! Катастрофа.

Из ночи выезжающая белая тележка, которую везет черная лошадь с цыганом-возчиком. В тележке другой «цыган».

– Еще разок, – говорит он, – и будет шесть рублей.

Оркестр буйствует. Все только на иностранном языке. Потная толпа. Пьянство.

Потом ночью – посиделки на пеньках. Певицы – сестры. Одна со шпицем на коленях. Манерность, утомление. Разговоры шутейные типа: «Давай поженимся». Все с легким матерком. Наконец заговорили о луне. Сами позвали смотреть на природу .

Красивый пруд, леса… Но все это загажено, уничтожено, опошлено, продано и предано. Уходят на эту природу, чтоб совокупляться, как животные. Потом возвращаются, несут чей-то забытый пиджак. (Эта деталь, может быть, хороша для боевика или детектива. Чей-то пиджак, в кармане что-то.)

Квартира Ноля ( поэт-песенник Наум Олев. – Современный комментарий автора ) – с черепами, модерном и всем остальным жидовско-внешним.

Что же будет с Русской идеей? Господи!

И что ужасно – все это называется: «Русь», «Изба», «Архангельское».

Какое же яростно-бессильное чувство все это вызывает во мне! Дай, Господи, справиться с ним и направить в дело, в бой!

Человек, которого обыскивают. И камера тоже обходит его со всех сторон. Наконец точка сверху.

Он в шляпе и то, что ищут, он положил в загиб тульи. Медленный наезд сверху.

Русская идея без Бога, без Православия вообще невыносима! Тут или – или!

Говоря о том, что раньше «было по-другому», мы как бы жалуемся всем на то, что сами изменились.

Преподобный Сергий давал людям ощущение истины. Истина же всегда мужественна, всегда настраивает положительно на дело, жизнь, служение и борьбу.

Замечательная история про папу, его пятнадцатилетнего сына и девушку, которой лет 18.

Скрытое соперничество. Глупость, нелепость! – и чувственно все ужасно.

Потом появляются какие-то люди с деньгами, наглые цеховики, и девушку уводят. Мальчик начинает за нее борьбу всеми доступными ему средствами. (Может быть, потом подключает отца.)

Лето. Дачный поселок. Ночь. Мальчика сначала не принимают всерьез, потом прогоняют, потом бьют, но он все лезет и лезет. И побеждает.

Серия очень тихих картин, части по 3–4. Ответ Козакову, Эфросу, Митте и так далее. Фильмы про «делание» русское. То самое тихое «делание», без показухи. То есть все то, что так похоже на русский скромный раздольный пейзаж.

Скажем, отец и сын. Или дед и внук, которому лет 7. Что-то делают, может быть, пилят бревна, а потом колют дрова или что-то строят. Потом садятся на велосипеды и куда-то едут по проселочной дороге. Красиво, замечательно. Проехали мимо стада коров. Домик. Это баня. Отперли дверь. И подробное мытье этих двух русских людей. Взрослый парит мальчика, а потом наоборот. Мальчишеские лопатки загорелые, и белеющая попка. Вода, счастье, деловитость и раздолье. Мальчик моет взрослого, маленькими своими ладошками трет большую сильную спину, потом отец его трет, а мальчик кряхтит и крякает, как настоящий мужичок.