Питер Гай - Фрейд

Несмотря на всю свою примирительную и доброжелательную риторику, эти статьи Фрейда пронизаны абсолютной убежденностью основателя учения и опытного клинициста. Он лишь излагал методы, которые нашел наиболее эффективными в собственной практике. Другие могут пойти своим путем. Однако, несмотря на политические оговорки, основатель психоанализа не оставляет сомнений: он рассчитывает, что эти рекомендации станут для его сторонников непререкаемыми. Цель была достигнута. Написать эти статьи не смог бы никто другой, и читатели искренне восхищались ими, часто цитировали и явно извлекали из них пользу. В 1912 году Эйтингон тепло благодарил Фрейда за работу «Советы врачу при психоаналитическом лечении», из которой он, по собственному признанию, смог многое узнать. И Эйтингон был далеко не одинок. Серия статей Фрейда о методиках и технике психоанализа превратилась в обязательное руководство для профессионалов. Причем заслуженно: это одни из самых блестящих его работ. Нельзя сказать, что они представляют собой последнее слово в технике психоанализа. Это даже не последнее слово самого Фрейда. Данные статьи также не составляют объемный или единый труд, но в совокупности, как рекомендации по лечебному взаимодействию и предупреждение о возможностях и опасностях такого взаимодействия, они настолько богаты с точки зрения анализа, настолько проницательны в предвосхищении критики, что по прошествии многих лет продолжают служить руководством для жаждущих знаний и ценным пособием для практикующих психоаналитиков.

Единственный вопрос, который не разъясняется и даже не рассматривается в этих статьях, – число излеченных пациентов. Этот вопрос вызывал и продолжает вызывать наибольшие споры. Однако в тот период, когда писались статьи, о которых шла речь выше, Зигмунд Фрейд и его ближайшие сторонники полагали, что в границах, установленных ими для самих себя, процент успеха психоанализа выше, чем при терапевтических методах, применяемых их противниками. Основатель движения также не позволял никаким сомнениям в успехе лечения угрожать его уверенности в том, что его теория является интеллектуальным инструментом, верно объясняющим работу психики. И эта уверенность была не только внутренняя. Одобрительные и приятные отклики из внешнего мира стали уже не такими редкими, как прежде. В 1915 году, когда Фрейд опубликовал последнюю статью по технике психоанализа, он уже не являлся одиноким первопроходцем, как в период дружбы с Флиссом или в первые годы существования Психологического общества по средам. Исследования в области искусства и литературы, религии и истории лишь укрепляли уверенность Фрейда, что законы его психологии, так убедительно проявившиеся в историях болезни, которые он изложил, применимы везде.

Напряженный график Фрейда на протяжении этих неспокойных лет вызывает вопрос, как он вообще находил время для личной жизни. В период с 1905 по 1915 год, насыщенный врачебной практикой, изданием историй болезни, обязанностями редактора и утомительными требованиями политики в психоаналитическом сообществе, Фрейд публиковал статьи, в которых анализировались литература, юриспруденция, религия, образование, искусство, этика, лингвистика, фольклор, сказки, мифология, археология, военное дело и психология подростков. При этом он с необыкновенной пунктуальностью в час дня появлялся за семейным обеденным столом, еженедельно в субботу вечером играл в карты, по-прежнему в тарок, в воскресенье утром обязательно навещал мать, по вечерам совершал прогулки, а также развлекал гостей и (хотя такое случалось редко) ходил в оперу слушать Моцарта.

Зигмунд Фрейд был очень занят, но растущая известность привела к тому, что ему все чаще стали поступать предложения написать статьи для широкой аудитории или выступить с публичными лекциями, и некоторые предложения он принимал. В 1907 году основатель психоанализа в числе других коротких очерков опубликовал открытое письмо доктору М. Фюрсту, редактору журнала, посвященного социальной гигиене. Письмо называлось «О сексуальном просвещении детей» и призывало к откровенности. В том же году он прочитал интересную лекцию о роли фантазии в творчестве одаренного богатым воображением писателя, Dichter [158]. Фрейд выступал перед многочисленной аудиторией в салоне Гуго Хеллера, своего знакомого издателя, и поэтому превратил лекцию в доступное объяснение процесса создания некоторых культурных артефактов. Кроме того, это была его первая, если не считать «Толкования сновидений», попытка применить идеи психоанализа к сфере культуры.

Несмотря на всю легкость и доступность изложения, эта лекция, опубликованная в следующем году под названием «Поэт и фантазирование», является серьезным вкладом в психоаналитическую эстетику. Работа бессознательного, психология исполнения желания и серьезное влияние детства на взрослую жизнь – вот главные ее моменты. Начинает Фрейд невинно и достаточно тактично, задавая вопрос, который всегда занимал обычных людей: откуда художник черпает материал для творчества? Ответ, говорит основатель психоанализа, никогда не выглядит удовлетворительным, причем загадка усиливается от того, что даже удовлетворительный ответ не превращает обычного человека в поэта или драматурга. Далее в своей обычной скромной манере он прибавляет, что на понимание сути творческой деятельности можно надеяться, если обнаружить подобную деятельность у рядового человека. После этих осторожных оговорок Фрейд выражает надежду, что такой подход может быть небесплодным.

Потом мэтр совершает то, что можно было бы назвать его акробатическими прыжками, соединяя один пласт человеческого опыта с другим. Охота за аналогиями – опасное занятие, особенно если оно толкует их расширительно, но уместные аналогии могут выявлять доселе неизвестные взаимоотношения и, что еще ценнее, неожиданные случайные связи. Переход Фрейда принадлежал к этой последней категории: каждое играющее дитя, утверждал он, ведет себя как поэт, «создает себе свой собственный мир, или, правильнее говоря, оно окружающий его мир перестраивает по-новому, по своему вкусу». Ребенок относится к игре очень серьезно, хотя прекрасно отличает созданный им мир от реального. «Противоположение игре же – серьезность, но – действительность». Поэт или писатель ведет себя точно так же, как играющий ребенок. Он понимает, что созданное им является фантазией, но это не делает ее менее важной, чем, скажем, воображаемый товарищ ребенка по играм. Детям нравится играть, а поскольку люди меньше всего склонны отказываться от однажды испытанного удовольствия, они находят ему замену во взрослой жизни. Вместо того чтобы играть, они фантазируют. Эти два вида деятельности в буквальном смысле слова зеркально отражают друг друга: оба порождаются желаниями. Но если детская игра обусловлена желанием стать взрослым, то взрослые люди находят свои фантазии ребяческими. В этом отношении игра и фантазия отражают состояние неудовлетворенности: фантазирует отнюдь не счастливый, а только неудовлетворенный. Другими словами, фантазия, подобно выраженному в игре желанию, представляет собой «корректив к неудовлетворяющей действительности». Воображаемые изменения, которые взрослый человек привносит в действительность, связаны с неудовлетворенным честолюбием или нереализуемыми эротическими желаниями. Он скрывает свои фантазии, поскольку эти желания считается неприличным обсуждать в обществе и даже в семье.