Питер Гай - Фрейд

Именно здесь поэт находит собственную культурную задачу. Движимый призванием, он озвучивает свои мечты и таким образом рассказывает о тайных фантазиях менее красноречивых современников. Подобно сновидцу ночью, обладающий богатым воображением мечтатель соединяет мощный опыт своей взрослой жизни с проснувшимися далекими воспоминаниями, а затем преобразует в литературу то желание, которое вызвано этим соединением. Как и сон, его поэма или роман представляют собой смесь настоящего и прошлого, внешних и внутренних импульсов. Фрейд не отрицает роль воображения в создании литературных произведений, но рассматривает эти произведения как принявшую новую форму, приукрашенную действительность. Он не придерживался романтического взгляда на художника как на создателя, почти равного Богу. Здесь явно чувствуется его нежелание признать чисто творческие аспекты работы писателя и художника.

Таким образом, анализ Фрейдом литературного творчества можно назвать скорее трезвым, чем восторженным. Основное внимание в нем уделяется психологическим связям между творцом и его детством, между создателем и потребителем. Поскольку все желания в основе своей эгоистичны, их обнародование должно отталкивать публику, занятую собственными фантазиями. Поэт преодолевает это сопротивление, подкупая читателя или слушателя преддверием наслаждения эстетического характера, которое обещает еще большие восторги, и разрешает внимающим ему погружаться в собственные фантазии, не испытывая ни стыда, ни упреков за них. Именно в этом акте подкупа, полагал Фрейд, и заключена истинная Ars poetica. На его взгляд, «настоящее наслаждение от поэтического произведения объясняется освобождением от напряжения душевных сил». Художник использует красоту как наживку.

Несмотря на большую нагрузку и на всю разнообразную деятельность Фрейда, его жизнь, как и прежде, включала традиционные семейные радости, зимние и летние. До 1909 года, когда Мартин поступил в университет и стал самостоятельным, основатель психоанализа проводил высоко ценимое им время каникул – вместе с женой, свояченицей и детьми – в горах. В том же 1909-м произошло еще одно важное событие в жизни семьи. Старшая дочь Фрейда, Матильда, первой из детей вступила в брак. В дополнение ко всей той радости и удовольствию, которое она доставляла отцу с момента появления на свет в октябре 1887 года, девочка была также источником волнений и тревог. В 1906-м операция по удалению аппендикса, по всей видимости неудачная, серьезно подорвала ее здоровье: два года спустя Матильда слегла с сильнейшей лихорадкой, заставившей ее отца подозревать перитонит, а еще через два года ей, «как всегда храброй», пришлось перенести еще одну серьезную операцию. Постоянные болезни, несколько грубоватые черты лица и желтоватый оттенок кожи стали настоящей катастрофой для самооценки девушки. Она жаловалась отцу на собственную непривлекательность. Это дало Фрейду возможность выразить свою отцовскую любовь и подбодрить дочь. «Я давно подозревал, – писал он Матильде в марте 1908 года, когда она восстанавливалась на курорте после очередной болезни, – что ты, несмотря на всю свою рассудительность, будешь страдать оттого, что недостаточно красива и поэтому не привлекаешь мужчин». Но он, добавлял Фрейд, смотрит на нее с улыбкой: «Мне ты кажешься красивой». В любом случае она не должна забывать, что «уже давно решающим является не формальная красота девушки, а впечатление от ее личности». Основатель психоанализа призывал дочь посмотреть в зеркало. К своему облегчению, она увидит там, что ее лицо не назовешь ни обычным, ни отталкивающим. Более того – и именно этот старомодный завет хотел передать ее любящий отец, – «благоразумные молодые люди прекрасно знают, что следует искать в женщине: приятный характер, жизнерадостность, способность сделать их жизнь приятнее и легче». Какими бы анахроничными, даже в 1908 году, ни выглядели взгляды Фрейда, письмо отца, по всей видимости, подбодрило Матильду. Во всяком случае, в феврале следующего года в возрасте 21 года она вышла замуж за уроженца Вены предпринимателя Роберта Холличера, который был на 12 лет старше невесты. Фрейд, в то время наслаждавшийся новой дружбой с Шандором Ференци, сказал ему, что предпочел бы видеть своим зятем его, однако никогда бы не отказал дочери в праве выбора: Холличер быстро стал для всех Робертом, признанным членом клана Фрейдов.

Четыре года спустя, в январе 1913-го, отчий дом покинула вторая дочь Фрейда, Софи. Основатель психоанализа не сразу принял ее жениха, гамбургского фотографа Макса Хальберштадта. Он посетил его студию, и у мэтра сложилось благоприятное впечатление о будущем зяте. В начале июля 1912 года он все еще обращался к нему «уважаемый господин» – Sehr geehrter Herr – и несколько нравоучительно сообщал, что счастлив видеть, что Софи следует зову своего сердца, как и ее сестра четыре года назад. По прошествии всего двух недель Хальберштадт стал для мэтра «дорогим зятем», хотя в письмах Фрейд все-таки пока обращался к нему нейтрально – Sie. Тем не менее он был явно доволен прибавлением в своем семействе. Хальберштадт, писал Фрейд Матильде, одновременно делая ей комплимент, был «очевидно надежным, серьезным, нежным, утонченным и при этом явно не слабым человеком», и вполне вероятно, они с матерью во второй раз увидят у своих дочерей такую редкость, как счастливый брак. 27 июля мэтр обратился к Хальберштадту «дорогой Макс» и две недели спустя наконец допустил его в близкий семейный круг и в обращении к нему использовал du. Однако радость от приобретения немного омрачалась чувством утраты. На открытке, отправленной Фрейдом будущему зятю из Рима в сентябре, он подписался: «С сердечными пожеланиями, полностью осиротевший отец» [159].

Тем не менее основное внимание Фрейд уделял психоанализу. Ганс Закс, который как раз в это время познакомился с основателем психоанализа, лишь слегка преувеличивал, когда писал, что тот одержим одной деспотичной идеей – преданностью работе, которую его семья поддерживает с «величайшим рвением, без жалоб». В эти бурные времена его целеустремленность проявлялась еще сильнее, чем когда-либо: пришла пора применять открытия психоанализа за пределами врачебного кабинета. «Я все больше и больше пропитываюсь убеждением в культурной ценности ψ A, – писал Фрейд Юнгу в 1910 году, – и я могу пожелать умному парню вывести из нее обоснованные последствия для философии и общества» [160]. У него по-прежнему бывали моменты колебания или неуверенности, хотя все реже и реже. «Мне очень непросто, – писал он в том же году, отвечая на необычное новогоднее поздравление Ференци, – комментировать ценность моих работ и их влияние на формирование будущего науки. Временами я в это верю, временами сомневаюсь». И прибавил фразу, которая стала его любимой: «Наверное, этого еще не знает сам Господь».