Питер Гай - Фрейд

Суровая реальность переговоров в Версале превратила слабые надежды, которые мэтр питал в отношении Вильсона, в яростное недовольство. Фрейд не был склонен прощать этому американскому мессии испытанное разочарование. В конце лета 1919 года, когда Эрнест Джонс впервые встретился с Фрейдом после нескольких лет войны, основатель психоанализа уже начал разочаровываться в Вильсоне. Джонс разумно заметил, что один человек не в состоянии справиться со сложными силами, действующими после такой разрушительной войны, и что Вильсон не может диктовать условия мира. «Тогда, – возразил мэтр, – ему не следовало давать все эти обещания». В 1921 году он позволил себе публично выразить гнев, пренебрежительно назвав Четырнадцать пунктов американского президента фантастическими обещаниями, которым излишне доверяли.

Но даже несмотря на то, что Зигмунд Фрейд стал – по его собственным словам – питать отвращение к Вильсону, он не мог пойти против своего психоаналитического идеала доброжелательной нейтральности. В декабре 1921 года Уильям Байярд Хейл, американский публицист, который в прошлом был близким другом Вильсона и автором его биографии, опубликованной перед президентскими выборами, прислал основателю психоанализа свою книгу «История стиля». Это был злобный и нелицеприятный разбор характера Вильсона – совершенно очевидно, что они уже перестали быть друзьями, – с использованием в качестве доказательств особенностей стиля бывшего соратника: нагромождение прилагательных, бесконечные риторические вопросы и весь арсенал сомнительных ораторских приемов. Фрейд ответил, что при необходимости может прислать комментарий, но предупредил: «Возможно, меня остановит тот факт, что мистер Вильсон живой человек, а не продукт поэтической фантазии, какой была прекрасная Градива». «По моему мнению, – еще раз напомнил он, – психоанализ не должен использоваться как инструмент литературной или политической полемики, и тот факт, что я осознаю свою глубокую антипатию к президенту, служит дополнительным мотивом для сдержанности с моей стороны».

И действительно, несмотря на злорадство, испытанное Фрейдом при чтении «Истории стиля», он не позволил книге повлиять на свои принципы. С самого начала мэтр проинформировал Хейла, что возражает против того, что издатель рекламирует книгу как психоаналитическое исследование, которым она, конечно, не является. Тем не менее Фрейд обнаружил «в ней истинный дух психоанализа» и полагал, что «эта более высокая и научная «графология» открыла новую область аналитического исследования». Возможно, книга и не является, как считал сам Хейл, беспристрастным научным анализом. Фрейд обнаружил, как он выразился, сильную страсть в его расследовании, но этого, заверил мэтр Хейла, не следует стыдиться. И все-таки основатель психоанализа не мог избавиться от определенных ощущений: «…сделанное вами немного похоже на вивисекцию, и такого рода психоанализ не должен применяться к живому историческому деятелю». Фрейд признавался, что не испытывает к Вильсону никаких добрых чувств: «В той степени, в какой один человек может нести ответственность за бедствия этой части мира, он ее несет». Но даже в этом случае ответственный психоаналитик должен держать себя в руках. Просто не следует заниматься заочным анализом ныне здравствующей публичной фигуры [275].

Тем не менее восемь лет спустя Фрейд решился на эксперимент с подобного рода анализом. Буллит оказался искусным соблазнителем и сумел сбить его с прямой дороги психоаналитической осторожности и уважения к нюансам. Очаровательный, импульсивный, неугомонный, выходец из влиятельной филадельфийской семьи, умеющий быстро составить записку о стратегии поддержания международного мира или об экономическом возрождении, он попробовал себя в журналистике, а затем решил сделать карьеру на дипломатической службе. Буллит знал буквально всех. Его старшим другом был Эдвард М. Хаус, ближайший советник Вудро Вильсона до того момента, когда президент внезапно разорвал с ним отношения в Версале. После войны Буллит работал в администрации Вильсона, как на мирных переговорах в Версале, так и во время тайной миссии государственного секретаря Роберта Лансинга в революционной России. Однако, обиженный тем, что Вильсон отверг его рекомендации, и потрясенный, подобно многим другим, версальской неудачей, он подал в отставку. Затем Буллит совершил смертный грех, с точки зрения дипломата. Он публично объявил о своем разочаровании. В сентябре 1919 года Буллит подтвердил перед сенатским комитетом по международным делам, что даже Лансинг был недоволен мирным договором. После такой откровенности, которая мгновенно принесла ему международную известность, Буллит сбежал в Европу – путешествовал, писал, завязывал знакомства с известными людьми. Когда он в 1930-м предложил Фрейду работать вместе над психологическим портретом Вильсона, они, как впоследствии заявил Буллит, дружили уже несколько лет.

Эта близость была скорее воображаемой, чем реальной. Тем не менее основатель психоанализа позволил вовлечь себя в тайный проект Буллита, который, в свою очередь, рассказал об этой работе лишь немногим, в том числе Хаусу. В июле 1930 года в письме к нему Буллит сравнивал себя с биографом Вильсона, Рэем Станнардом Бейкером. Уильям Буллит считал, что Бейкер, выпускавший том за томом, располагает фактами, но совсем не психолог и так плохо разбирается в международных отношениях, что не знает, какие факты важны, и его интерпретации остаются мелодраматическими. Предвзятость сравнения очевидна: сам Буллит был сведущ в международных отношениях и объединил свои усилия с великим психологом. Он планировал посоветоваться с Фрейдом и выполнить необходимые исследования. «Мои планы становятся более определенными, – писал Буллит Хаусу. – После встречи с Ф. и изучения бумаг принца Макса Баденского я, вероятно, поеду в Москву». В архивах Максимилиана Баденского, который в конце войны был канцлером Германии и инициировал мирные переговоры с членами антигерманского союза, могла храниться полезная информация, а в Москве Буллита манили бумаги Ленина. Он надеялся получить к ним доступ – ни расходы, ни невыполнимые задачи Буллита никогда не останавливали.

Если путешествие в Москву так и осталось мечтой, то консультации с Фрейдом оказались более обнадеживающими. Хаус поддерживал Буллита в его начинании: «Вы напишете книгу, которая не только отдаст должное вам и вашим друзьям, но также принесет пользу миру». Буллит ответил, что отправляет материал своему другу в Вене, и гарантировал скромность и благоразумие последнего: «Он объективен и научен в своем взгляде на всю жизнь человека, насколько это вообще возможно». Хаус взывал к Буллиту, чтобы он осторожно обращался с этой деликатной темой, и Буллит обещал прислушаться. Сдержанность, соглашался он, единственный приемлемый стиль при изучении личности Вильсона. В начале сентября Фрейд заболел, но вскоре должен был, по собственным словам, прийти в форму. К середине месяца Буллит сообщал, что основатель психоанализа благополучно справился со своим острым заболеванием, в данный момент пребывает в превосходной форме, и ему не терпится начать работу. Но последовала еще одна задержка, столь же неприятная: в середине октября Пихлер сделал Фрейду очередную операцию, а в довершение всего мэтр заболел воспалением легких. Когда 17 октября к нему пришел Буллит, как свидетельствует запись в дневнике основателя психоанализа, у него была высокая температура. Только 26 октября Буллит отправил Хаусу торжествующее письмо с пометкой «лично в руки»: «Завтра мы с Ф. приступаем к работе».