Питер Гай - Фрейд

Таким образом, упрек в том, что книга неполна, не имеет под собой оснований. Однако обвинения в ложной враждебности и механическом психологизировании оправданны. Тон всей работы осуждающий, словно невроз Вильсона почему-то был равносилен нравственному падению. Кроме того, из любого эмоционального состояния книга всегда выводит единственное следствие, как будто авторы никогда не слышали о множественности причин психических явлений. Знаменитое требование Альфреда Норта Уайтхеда, британского математика, логика и философа, вместе с Бертраном Расселом написавшего фундаментальный труд «Начала математики», составивший в том числе основу логицизма и теории типов, к ученым – искать простоту и не доверять ей, – которое могло бы стать девизом Фрейда, тут не применялось. Книга «Томас Вудро Вильсон» сосредоточена на вытесненной ярости будущего президента против отца, преподобного Джозефа Рагглза Вильсона. «Враждебность по отношению к отцу, – так определяет одно из главных правил это исследование, – неизбежна для любого мальчика, который претендует хоть на малейшую мужественность». Определенную мужественность Вильсона, и даже не малейшую, авторы не отрицают, однако они буквально обвиняют его в том, что тот всю жизнь преклонялся перед отцом. «Он никогда не освободился от такого отождествления с отцом». Конечно, многие маленькие мальчики восхищаются своими отцами, но – тут же оговариваются авторы – не многие восхищаются ими столь чрезмерно и безоговорочно, как это было в случае Томми Вильсона. Другими словами, преподобный Джозеф Рагглз Вильсон был для Вудро Вильсона божеством. «Ему оставалось верить, что каким-либо образом он выйдет из этой войны спасителем человечества».

Это отождествление оказалось сложным. Временами Вудро Вильсон был божеством, временами мессией. В качестве первого он провозглашал закон, а в качестве второго ожидал морального предательства. У Вудро Вильсона имелся младший, послушный брат, который им восхищался, но самим фактом своего появления на свет стал конкурентом в борьбе за родительскую любовь. Став взрослым, Вильсон воспроизводил эту внутреннюю драму, всегда искал более молодых друзей, на которых мог изливать свою любовь, пока они не предавали его. Таким образом, структура его психики представлялась простой и ясной. Вильсон был маленьким мальчиком, всегда жаждавшим любви и боявшимся предательства, имитировал детские отношения на любой занимаемой должности и немного – а иногда и существенно! – подстрекал к их разрушению. Более того, гнев, который он не мог выразить в отношении отца, всегда тлел в нем, пока не выливался в грандиозную ярость. То, что случайные наблюдатели принимали за лицемерие Вильсона, на самом деле было необыкновенным даром к самообману. Его ханжество – неисчерпаемый источник тайной ненависти. В конечном счете он был только состарившимся мальчиком. «Он любил и жалел себя, боготворил своего покойного отца на небе и перенес ненависть к этому же отцу на многих людей». И это все. В основном…

Остается вопрос, почему Зигмунд Фрейд позволил себе эту карикатуру на прикладной психоанализ. Когда книга наконец была издана, дотошные обозреватели, основываясь на стилистических особенностях, утверждали, что с полным основанием приписать мэтру можно только предисловие, под которым стоит его подпись. Оно краткое, остроумное и информативное, тогда как остальная работа изобилует повторениями, тяжеловесна, зачастую звучит издевательски. Идеал сдержанности, которым Буллит обещал руководствоваться Хаусу, был отброшен. Нагромождение коротких предложений тоже не характерно для Фрейда. Кроме того, многократное снисходительное обращение к Вильсону как к «Томми» совсем не похоже на стиль основателя психоанализа. Грубоватый сарказм, которым пропитана книга, появляется у Фрейда – если вообще появляется – только в частной переписке. Идеи мэтра существенно упрощены, агрессивно изложены и огрублены до неузнаваемости. Тем не менее, по словам Буллита, это исследование было совместным трудом: каждый из двух авторов писал отдельные главы и подробно обсуждал свою работу с другим, подписывая каждую главу и отмечая на полях изменения, внесенные в рукопись. Естественно, Фрейд должен был отвечать за общую интеллектуальную структуру книги. Более того, он называл Буллита «мой пациент (и соавтор)» и признавал, что не просто консультировал текст. В 1934 году, когда мэтра попросили высказать мнение о личности и о деятельности президента Вудро Вильсона, он ответил американскому корреспонденту, что написал оценку Вильсона, далеко не лестную, но не смог опубликовать ее из-за некоторых личных осложнений.

Есть основания полагать, что Фрейд, возражавший против публикации рукописи, которую Буллит показал ему в Лондоне уже незадолго до его смерти, в конце концов – утомленный, состарившийся, волновавшийся за будущее психоанализа и судьбу своих сестер, измученный раком, – согласился [277], но вполне вероятно, что американец решил ее подправить после кончины мэтра, в результате чего появились стилистические погрешности и механическое применение категорий психоанализа, на что жаловались обозреватели и читатели. Тем не менее Фрейд разделял неприязнь Буллита к Вудро Вильсону. Как известно, он испытывал сильнейшее отвращение к пророкам и религиозным фанатикам и видел в Вильсоне яркий пример этой напасти человечества. Он разглядел в Вильсоне то, что американский историк Ричард Хофштадтер удачно назвал безжалостностью чистых сердцем. Более того, тщетная попытка Вильсона перекроить карту Европы согласно собственным возвышенным идеалам доказала, что его безжалостность – пустое хвастовство. Это худшее из возможных сочетаний. В своем вступлении основатель психоанализа процитировал историю о том, как Вильсон, уже победивший на выборах, но еще не вступивший в должность президента, рассказывал одному политику, что его избрание было предопределено свыше, и привлек внимание к тому факту, что в противоположном лагере немецкого кайзера тоже считали Божиим избранником. «Из этого ничего хорошего не получилось, – сухо заметил Фрейд. – Уважения к Богу также не прибавилось».

Безусловно, роль Фрейда в неудаче «Томаса Вудро Вильсона» невозможно исчерпывающе объяснить эмоциями, вызванными раздражением. Одна из причин, по которым мэтр согласился на совместную работу с Буллитом, заключалась в том, что книга могла существенно помочь издательскому дому, вырускавшему литературу по психоанализу. В конце 20-х годов ХХ столетия он снова оказался на грани банкротства, как это уже случалось прежде. Фрейд был глубоко привязан к Verlag и постоянно приходил ему на помощь: сам вносил щедрые пожертвования, заставлял раскошеливаться богатых почитателей и присылал для публикации некоторые свои работы – в их коммерческом успехе можно было не сомневаться. В 1926-м он отдал издательскому дому 24000 рейхсмарок, четыре пятых суммы, которую коллеги собрали к его 70-летию. В следующем году он перевел Verlag пожертвование в размере 5000 долларов от анонимного американского благотворителя [278]. Затем, в 1929-м, Мари Бонапарт и другие доноры снова отсрочили финансовый кризис. Фрейд называл издательский дом своим ребенком и не хотел пережить его. Он понимал, что судьба Verlag зависит от политической обстановки в Германии: победа того, что мэтр называл «гитлеризмом», стала бы катастрофой. Но в любом случае финансовая поддержка была необходима. Таким образом, поиск денег был серьезной причиной для того, чтобы испытывать энтузиазм относительно нового проекта, предложенного Буллитом. В 1930 году мэтру стало очевидно, что книга о Вудро Вильсоне существенно поднимет продажи Verlag, а возможно, даже спасет издательство.