Питер Гай - Фрейд

Из всего этого следует неизбежный вывод, что, обрушившись на американцев – на всех, без разбора, – с изощренной яростью, Фрейд не прислушивался к своему опыту, а давал выход некой внутренней потребности. Даже верный Эрнест Джонс, как известно, был вынужден признать, что антиамериканизм мэтра на самом деле вовсе не связан с Америкой. Основатель психоанализа все-таки догадывался, что его чувства не совсем объективны – или совсем не объективны. В 20-х годах он даже предпринимал слабые попытки поставить диагноз «ускользающим от анализа» американцам. Рассердившись на две статьи по психоанализу авторов из США, он в 1921 году сказал Джонсу: «Американцы, в сущности, очень плохи». Однако, благоразумно прибавил мэтр, следует воздержаться от суждения, почему они такие, не имея лучшей возможности для наблюдения. Фрейд склонялся к мысли, что у них более острая конкуренция, а неудача означает для каждого гражданскую смерть. «У них нет личных ресурсов, кроме профессии, нет хобби, игр, любви или других интересов культурного человека. А успех означает деньги. Может ли американец жить в оппозиции к общественному мнению, как это готовы делать мы?» [284]Похоже, американцы неудачно соединили материализм с конформизмом. Три года спустя основатель психоанализа воспользовался визитом Ранка в Соединенные Штаты как поводом поставить уничижительный диагноз: «Нигде так не потрясает бесчувственность человеческих действий, как здесь, где даже приятное удовлетворение естественных животных потребностей больше не считается целью в жизни. Это безумный анальный Adlerei». В устах Фрейда не было ничего оскорбительнее, чем связать американцев с именем своего самого презираемого бывшего ученика. Если объяснить это в профессиональных терминах, то он представлял американцев, всех до одного, жертвами анально-садистской задерживающей способности, враждебной удовольствию, но в то же время способствующей агрессивному поведению в бизнесе и политике. Вот почему жизнь американцев суматошна. Поэтому неутилитарные стороны бытия, будь то невинные хобби или высшие достижения культуры, американцам и недоступны!

Зигмунд Фрейд находил эти проявления характера американцев везде. Начать с того, что среди них трудно отыскать честного человека. Именно это имел в виду мэтр, когда описывал своего племянника Эдварда Бернайса, успешного основателя фирмы по связям с общественностью, как честного парня, каким он его помнил: «Не знаю, до какой степени он американизировался». Более того, в Соединенных Штатах было неуютно любовникам. Именно таков смысл замечания Фрейда в письме Блумгарту, что американские мужчины никогда не умели правильно относиться к своим женщинам. Но хуже всего то, что Америку поработил любимый продукт «анальных взрослых» – деньги. Для основателя психоанализа Америка описывалась одним словом: «Доллария».

Все это совсем не оригинально, если не считать психоаналитической терминологии. Большинству эпитетов Фрейда было уже сто лет, и многие из них считались банальностями в тех кругах, к которым он принадлежал [285]. В 1927 году французский психоаналитик Рене Лафорг описывал американца, некоего П., фразой, с которой мог бы полностью согласиться Фрейд: «Настоящий американец, П. всегда считал, что можно купить себе аналитика». В том же году Ференци, покидавший Соединенные Штаты после продолжительного визита, беспокоился, что страдающие неврозом американцы, которых так много, нуждаются в расширении и улучшении психоаналитической помощи по сравнению с той, которую получают. «Я вернулся сюда через много лет, – говорил он, – и обнаружил гораздо больший интерес к психоанализу, чем в Европе, но я также обнаружил, что этот интерес несколько поверхностен, а более глубокий аспект игнорируется».

Подобные мнения делают очевидным тот факт, что мэтр и его сторонники копировали, зачастую дословно, снисходительные слова, которые утонченные европейцы произносили уже много лет. А те, в свою очередь, выражали взгляды своих отцов и дедов, которые на протяжении столетия приписывали американцам какие-либо пороки, подчас реальные, но в большинстве своем воображаемые. В обществе было принято осуждать стремление американцев к равенству, не менее выраженное стремление к новизне, а также их материализм. Еще в 1822 году Стендаль в своей остроумной книге «О любви» необоснованно назвал их олицетворением существ без воображения. По его мнению, они были не способны любить: «В Бостоне вы можете оставить молодую девушку наедине с красивым незнакомцем, будучи уверенным, что она будет думать только о состоянии будущего мужа». Американцы, повторял Стендаль в незаконченном романе «Люсьен Левен», несмотря на все свое благоразумие, думают только о деньгах и о том, как их скопить. Несколькими годами позже Чарльз Диккенс во время визита в Соединенные Штаты был до крайности возмущен контрафактными изданиями своих книг. Его едкая сатира в «Жизни и приключениях Мартина Чезлвита» – это победа негодования над сочувствием. Американцы, узнаем мы из романа, проповедуют свободу, но боятся общественного мнения, разглагольствуют о равенстве и держат рабов, они снобы и стяжатели. Все разговоры американцев «можно было свести к одному слову – доллары! Все их заботы, надежды, радости, привязанности, добродетели и дружеские связи, казалось, были переплавлены в доллары». Это обвинение, превратившееся к тому времени, когда основатель психоанализа начал писать свои работы, в клише, не потеряло ценности в глазах европейских наблюдателей. В 1904 году сэр Филип Берн-Джонс сжал старое обвинение в заголовок своей книги о Соединенных Штатах – «Доллары и демократия». «А как они говорят о деньгах! – восклицал автор. – Из обрывков разговоров на улицах, в ресторанах и автомобилях можно разобрать только «доллары-доллары-доллары». У Фрейда было преимущество перед Стендалем. Он, по крайней мере, как Диккенс и Берн-Джонс, видел Америку. Но его взгляды в отношении американцев оставались столь же дремучими.

Остается вопрос, почему основатель психоанализа так некритично воспринял эту сильнодействующую, но к тому времени уже дурнопахнущую смесь из тенденциозных наблюдений и нескрываемого культурологического высокомерия. Дело в том, что конформизм Фрейда и его радикализм странным образом объединились в поддержке антиамериканизма. Будучи обыкновенным, консервативным европейским буржуа, он думал об американцах так же, как остальные. По сравнению с этим бездумным согласием с общепринятыми клише реальные основания для недовольства американцами – мессианская политика, сопротивление дилетантскому анализу, не говоря уж об американской кухне, – выглядят несущественными. Но в то же время, оставаясь радикально антибуржуазным в своей идее свободных сексуальных связей, мэтр считал американцев образцом ханжества в сексуальных вопросах. По всей видимости, сексуальный реформатор Фрейд представлял Соединенные Штаты воплощением лицемерия, с которым он был обязан бороться.